Карфагена не будет
Шрифт:
Он взял карандаш и стал уверенно наносить на бумагу легкие штрихи, поминутно заглядывая в учебник, изучая линии. Работа продвигалась медленно: шутка ли, точно воспроизвести схему, сделанную не кем-нибудь, а инженером, специалистом своего дела. Как и предвидел Костя, случались ошибки. Тогда в ход шла резинка.
Долго ли, коротко ли, но первая часть схемы была закончена. Клюев с удовольствием украсил ее надписью «Молотилка комбайна «Коммунар» в разрезе», облегченно расслабил руки и откинулся на спинку стула.
— Отдохнуть малость надо, — заключил он. — Как вышло?
— Будто настоящий художник рисовал, — сказал Никита,
В закрытую на крючок дверь кто-то сильно и настойчиво постучал.
— Тихо, — прошептал Никита, прикладывая палец к губам. — Узнают, что мы здесь, работать не дадут. Никак записываться в кружок пришли.
— Слышу, слышу, Никитка! Открывайте.
— Аленка, — узнал Костя. — Зачем она пожаловала? С сестрой, может, поругалась, жалобиться будет.
— Открыть ей можно: не помешает. — Никита направился к двери. — Аленка за тебя горой, — заметил он мимоходом. — А ты…
Никита откинул крючок. В комнату быстро вошла Аленка. Бегло взглянув на Костину работу, положила на стол бумажный сверток:
— Говорила я, Никитка, что лучше Кости художника не сыскать? Не верил! Не хмурься, не хмурься! Я вам поесть принесла. Хлеб с маслом и яички. Вкрутую сварены… А чертежи Ленька утащил. Он.
— Откуда знаешь про чертежи? — спросил Никита. — Кто рассказал?
— Демка Рябинин! Он ребятам заявил, что занятий в кружке сегодня не будет. Чертежи, говорит, пропали.
— А ты что?
— Высмеяла его.
— Рады они, что у нас горе, — с досадой проговорил Никита. — Но по-ихнему не выйдет. А вора все равно на чистую воду выведем. Отыщем.
— Я к Леньке домой схожу, вроде по делу, и посмотрю: есть ли у него чертежи, — предложила Аленка.
— Догадается он. И потом, Ленька не дурак. Если взял чертежи, то так спрятал, что скоро не найдешь. Мы новые чертежи приготовим, выйдем из положения. Так, Костик?
— Первая часть — вот она! И вторая будет. Занятия пройдут по расписанию. Не будь я старостой!
И занятия состоялись.
Когда Илья Васильевич Глухих в белой шелковой рубашке с голубыми васильками по вороту и в синем шерстяном костюме, на лацкане которого сверкала Золотая Звезда, появился в дверях большого зала, сорок будущих комбайнеров дружно поднялись со скамеек (второклассники тоже присутствовали, но в счет не шли), приветствуя своего учителя.
— Здравствуйте, ребята! — поздоровался Илья Васильевич. — Садитесь.
— Рано садиться! — выпалил Костя. — Встать! Илья Васильевич, я рапортовать должен!
— Прошу извинить! Не знал я ваших порядков. Рапортуй!
Костя вскинул руку над головой и четко доложил о том, что кружок юных комбайнеров собрался в полном составе и готов приступить к занятиям.
Илья Васильевич положил на стол перед собой толстую тетрадь в клеенчатом переплете, прошелся возле доски с чертежами, откашлялся.
Рассказ свой он начал как-то уж очень просто.
Можно было подумать, что сами ребята ведут интересную непринужденную беседу о стародавних временах.
— Кто нам скажет, — спросил Глухих, — чем раньше землю пахали, как хлеб сеяли, как его убирали? Охотники есть?
Слово попросил Гоша Свиридов. Порвав дружбу с Колычевым, он сразу же записался в кружок юных комбайнеров, но держался пока обособленно. Костя несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор, но Гоша или отмалчивался, или уходил.
Одернув белую рубашку, перехваченную в поясе ремешком, Гоша вышел к доске.
— Слушаем тебя, — одобрительно сказал Илья Васильевич.
— Раньше сохой пахали, — начал Гоша. — Сеяли из лукошка. Зерно в него насыпали, бродили по пахоте и разбрасывали. Хлеб убирали вручную, серпами.
Комбайнер дополнил Гошино повествование и перешел к рассказу о современных машинах, заменяющих тяжелый изнурительный труд людей.
Нет, не знали по-настоящему ребята, что такое комбайн. Много раз встречали они в поле эту неуклюжую на вид машину, но ничего особенного в ней не находили. А теперь…
Удивительная вещь — знания. Живешь на свете, живешь и не знаешь, что вокруг тебя так много чудесных машин, вещей, явлений. И вдруг какой-нибудь человек в простой задушевной беседе раскроет перед тобой неведомый мир, заставит взглянуть на окружающее по-иному, искать в каждом предмете воплощенную в нем живую человеческую мысль. Табуретка — не хитрое сооружение. А ведь и в ней заключена человеческая мысль. Ведь думал же кто-то над тем, чтобы превратить простую древесную чурку в удобный предмет для сидения. Проникнув в мир знаний, ты поймешь, что нет пределов для пытливой людской мечты, для постоянных творческих дерзаний.
БОРОТЬСЯ И ПОБЕЖДАТЬ
Позор! — Это слово, сказанное в глаза, бьет сильнее ременного бича, кинжалом вонзается в сердце, жжет совесть, как раскаленное железо.
Человек, покрывший себя позором, совершил не ошибку, не обычный проступок, а гораздо большее, худшее.
И вот именно этим словом закончил выступление на совете дружины директор школы Герасим Сергеевич Воронов.
Опустив голову, стоял Никита у стола, покрытого кумачом. И как ни крепился пионер, крупные слезы одна за другой скатывались по его щекам, оставляя светлые бороздки. Но не от жалости к себе плакал он. Не боялся он и наказания. Нет! Совсем другое мучило Никиту, горячим комком подступало к горлу, выжимало слезы. Разве должен человек отвечать за проступок, которого не совершал?
А произошло вот что.
При утверждении плана пионерской работы на совете отряда Аленка Хворова предложила провести в ближайшее воскресенье экскурсию в колхозную теплицу, выстроенную в прошлом году при помощи шефов — рабочих металлургического завода.
— Посмотрим, как среди зимы огурцы, редиску и лук выращивают, — сказала она. — Там, ребята, паровое отопление: трубы такие ребристые. Рассказывают, что в теплице и зимой, будто летом, хоть загорай!
Никита, который вообще не любил откладывать дела в долгий ящик, в тот же день вместе с Костей отправился к председателю колхоза за разрешением и, конечно, получил его. Но, прежде чем вести отряд в теплицу, он решил побывать в ней, осмотреть устройство, поговорить с экскурсоводом. В пятницу, сразу после уроков, Никита пришел в теплицу. Лето, самое настоящее лето с июльским ароматом царило здесь, под высокой застекленной крышей, сквозь которую проглядывало солнце. Огурцы нежились на мягкой влажной земле. Помидоры дразнили взгляд румяными плодами: так бы и впился зубами в сочную сладковатую мякоть. «Есть на что посмотреть нашим юннатам», — решил Никита и в хорошем настроении зашагал домой, мурлыча под нос: