Карфагена не будет
Шрифт:
Не отвечая на вопросы, Никита круто повернулся и, хлопнув дверями, выбежал из класса, боясь, что ребята заметят на его глазах слезы, которые вдруг хлынули неудержимым потоком.
— Что с Никитой?
— Почему Якишев ушел?
— Кто знает, что случилось?
Отряд волновался. Странное поведение председателя совета возбудило у всех любопытство и тревогу.
В этот день уроки в шестом классе «Б» проходили в напряженной тишине. Ребята не переговаривались и даже не переглядывались.
В большую перемену Аленка принесла новость: к Герасиму Сергеевичу пришел отец Никиты. Зачем, она не знала. Так бы и ломали голову понапрасну, но за несколько минут до начала занятий в шестой «Б» заглянул внук деда Ксенофонта и громко сказал:
— Ваш Якишев залез вчера в теплицу. Огурцов наворовал. Из школы его погонят за это. Вот!
И скрылся! Сообщение всех ошеломило. Никто не верил в его достоверность.
— А Никиту видели в теплице? — спросил Костя.
— Дед его чуть было не поймал… Да и тетрадку свою Якишев обронил, на грядке оставил… Точно он!
— Не верится что-то…
— Как хочешь.
— Ребята! — крикнул Костя. — Не мог Никитка пойти на такое дело! Не мог!
Аленка призвала пионеров немедленно послать к директору школы делегацию.
— Никита никогда чужого не возьмет, — заявила она. — Никогда! Все мы про это знаем и должны сказать Герасиму Сергеевичу.
— Не Якишев это сделал!
— Идем к Герасиму Сергеевичу!
Вместе со всеми негодовал на «возмутительную клевету» и Ленька, во всеуслышание говорил, что он, Ленька тоже уважает Якишева за честность, «по крайней мере, уважал раньше».
Демка диву давался: откуда у вожака появилось столько прыти. И главное, печется-то он о Якишеве.
— Рано идти к Герасиму Сергеевичу, — разглагольствовал между тем Ленька. — Надо сперва разузнать все. А то явимся в кабинет в молчанки играть! Разведку я на себя беру!
Ленька исчез. Появился он через несколько минут, кисло поморщился и объявил:
— Все! Незачем ходить. Дело ясное. В теплице нашли Никитину тетрадку по математике. Когда он огурцы в сумку набивал, тетрадка на грядку выпала. Вот лихач, не побоялся теплицу очистить!.. А тихоню из себя строил, справедливого изображал. Умеют люди!
— Что? — гневно выкрикнул Костя. — Замолчи! — Он подскочил к Леньке, привстал на цыпочки, размахнулся и влепил Колычеву одну за другой четыре звонких пощечины. — Вот за Никитку и за меня! Полный расчет.
Шестиклассники онемели. Потом Гоша Свиридов сказал:
— Правильно, Костя! Пусть чужому горю не радуется!
Ленька опешил. Демка и Толя заспешили к нему на помощь, намереваясь расправиться с Костей, но Гоша с товарищами и — вот отчаянная! — Аленка Хворова встали на защиту старосты.
— Начинайте, — угрожающе произнес Гоша, приближаясь к Леньке.
— Всех бить будем! Всех! — срывающимся голосом крикнул Ленька и выскочил в коридор. Никто не пытался его удержать.
— Надо сходить к Никите домой, — предложил Костя. — Он расскажет, в чем дело, как.
— Я — за! — поддержал Гоша.
Сразу же после уроков Костя, Аленка и Гоша пришли к Якишеву. Стараясь не производить шума, чтобы застать товарища врасплох, они разделись и, осторожно ступая по мягким половицам, проникли в светелку.
Никита сидел за столом, подперев руками взлохмаченную голову, и не мог представить себе, о чем он должен говорить на совете дружины. Мысли были заняты этим, казалось, неразрешимым вопросом.
— Никитка, — окликнул Костя с порога. — Это мы!
— Мы по делу, — сказала Аленка. — Узнать хотим, почему на уроках не был.
— Про теплицу рассказывай, — напрямик заявил Гоша. — А то болтают разное, до правды не доберешься.
— Рассказывать не буду! — отрезал Никита.
— Как это? — Аленка удивленно вскинула брови. — Тебя обзывают вором, а отряд молчать должен? Нет! Ты председатель совета!
Никита отнекивался, но в конце концов вынужден был уступить и рассказал все без утайки.
— На обложке тетради, — заключил он, — отпечатался след. Видели мы его, Костик, в палисаднике, помнишь, когда в МТС к Илье Васильевичу собирались? И на подоконнике в пионерской комнате.
— Подковка и пластинка? — встрепенулся Костя. — Неужели? А Герасиму Сергеевичу про след говорили?
— Говорить-то нечего… Не знаю фамилии человека, не видел его в лицо… Один глаз только… Разбирать будут меня сегодня в шесть тридцать на совете дружины. Там расскажу.
— На совет дружины вместе пойдем, — заявила Аленка. — Выступать будем! Никитка, твой отец у директора был.
— Был?
— Не знаешь? Я его видела в большую перемену. Ты сказал ему про теплицу?
— Конечно! Я ему все рассказываю, что про меня…
…И вот Никита стоит перед советом дружины, как подсудимый. Стоит, сгорая от обиды и слушает гневные слова Герасима Сергеевича.
— Не верится, — закончил тот выступление, — что лучший активист, отличник учебы способен на такие выходки. Но факты говорят обратное. Надо разобраться.
— Можно, я скажу? — поднялся Костя. — Хоть я и не член совета дружины, но прошу, очень прошу дать слово! Можно?
— Мы слушаем.
— Герасим Сергеевич! Да ведь нам кто-то давно вредит! Слово даю, вредит! Следит кто-то за нами! Никита правду говорил. Он, тот самый, который следит, к нему в окно глазом одним заглядывал… Стекло оттаял и подсматривал! Он за нами в МТС на лыжах тайком ходил, в окно к Илье Васильевичу смотрел, чертежи стащил из пионерской комнаты через форточку и теперь в теплицу залез, навредил и, чтобы на него не думали, Никитину тетрадь подбросил! Это и проверять нечего: я Никиту с детства знаю… Чего вы смеетесь? — обиделся он, когда собравшиеся разразились дружным смехом. — Правильно говорю! Раньше я по чужим огородам лазил, а Никита — нет! Он, думаете, боялся? Никита — не трус, не любит он это дело! Не Якишев лазил в теплицу!