Карибский сувенир
Шрифт:
В Ресифи «Санта-Мария» прибыла 2 февраля 1961 года. Пассажиры покинули борт судна, сошла на берег и часть экипажа. Однако судно не вышло в Анголу: португальское правительство предугадало намерение Гальвао — у берегов Анголы уже дожидались «Санта-Марию» военные корабли. И революционеры вынуждены были отказаться от своих намерений. На пятые сутки двадцать пять мужчин в беретах и с красно-зелеными повязками на рукавах покинули теплоход…
Восстание на теплоходе послужило сигналом к усилению борьбы ангольских патриотов против португальских колонизаторов… И здесь, в Бразилии, мы внимательно следим, как по другую сторону океана, в Анголе, разгорается пламя освободительной войны. И мы верим — победа не за горами! — заканчивает рассказ Кампелло.
Мы выходим на залитую солнцем палубу. Двадцать пятого революционера хорошо знают в Ресифи — портовые рабочие, толпящиеся на пирсе, приветственно машут ему рукой. Он торопится в редакцию, и мы с Николаем провожаем Кампеллу до авениды Куаррапес. Провожаем журналиста, друга Энрико Гальвао, и прощаемся с городом, с Ресифи — сегодня «Олекма» покидает Бразилию. Проходим в последний раз через площадь к «Банку Бразилейру», где все так же стоит никем не выигранный автомобиль «аэровиллис»; мимо многочисленных магазинов, из-за прилавков которых нам приветственно кивают головой продавцы; мимо полицейских, настороженно осматривающих наши фигуры из-под белых шлемов; мимо памятника двум отчаянным парням-летчикам, совершившим в 1927 году беспосадочный перелет Лиссабон — Ресифи. Напротив памятника под густым деревом громоздится гора кокосовых орехов. Мы отдаем последние крузейро и здесь же, надрубив орехи острым мачете, пьем сладковатую холодную жидкость. Вот теперь и все: прощай, бразильский город Ресифи! Прощай!..
На обратном пути в порт, у дома командующего военно-морскими силами в Ресифи, наблюдаем интересную церемонию — военные моряки приветствуют посетившего их министра сельского хозяйства Бразилии.
Моряки одеты в ослепительно белую форму. На голове у них лихо торчат острыми краями вперед пилотки особой формы, смуглые руки сжимают тяжелые винтовки. Министр — полный седой мужчина — поздравляет от имени правительства моряков с победой: эсминцы «Санта-Пара» и «Пернамбуку» отогнали от берегов страны французскую эскадру, которая пришла из Европы, чтобы освободить арестованных французских ловцов лангустов.
Выслушав речь, моряки проходят мимо министра стройными колоннами: лица парней горды и строги. Конечно, боя не было, но надо обладать настоящим мужеством и отвагой, чтобы па этих старых, плохо вооруженных стальных калошах выйти против современных боевых кораблей французского флота.
На судне все готово к отходу: провожающие стоят на пирсе, звучат последние слова приветствий.
— Со швартовых сниматься… — командует капитан, и теплоход медленно отваливает от стенки.
Люди на берегу машут руками. В каютах гремит бразильское самбо «Прощание»: «Когда пароход покидает берег, одним он везет радость и веселье, другим оставляет грустные воспоминания…» И хотя наше судно никому веселья не везет, и хотя на этом берегу по нему особенно никто скучать не будет, но всем нам в этот момент очень грустно.
Прощаясь с Бразилией в тот солнечный весенний день, мы и не подозревали, что в стране зреет заговор военных, что страна стоит на пороге трагических событий.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Океан встретил нас неприветливо — крупной, валкой волной и одуряющей, под тридцать пять градусов жарой. Океан словно злился, что, изменив ему, мы трое суток провели на земле.
Поэтому, как только «Олекма» выскользнула из портовых ворот, океан налетел на теплоход и толкнул его сначала в левый, потом в правый борт. И так толкает нас уже третьи сутки. Океан волнуется, трясет своей фиолетовой шкурой под днищем «Олекмы», а солнце нещадно палит. Воздух такой горячий, что, врываясь в легкие, он обжигает, высушивает их. От него в гортани и груди першит, будто туда насыпали толченого красного перцу…
И вдобавок мухи. Миллионы мерзких злых тварей налетело в последний день стоянки в Ресифи в каюты, коридоры, в салон и на камбуз теплохода. Наверно, мухам чертовски надоело мотаться по ресифийским помойкам, и они решили немного проветриться, глотнуть морского воздуха. Густыми гудящими тучами мухи носятся по всему теплоходу, толпами лезут на камбуз, чтобы выяснить, что сегодня будет на обед; десятками ползают по штурманским картам и картушке компаса, чтобы узнать: а куда мы держим путь? Мухи чувствуют себя как дома. Они обнаглели и не дают никому и нигде ни минуты покоя.
Но хозяева судна все-таки мы. Вечером, когда переполненные впечатлениями от первого дня морского путешествия мухи, забившись в укромные щели, засыпают, мы собираемся на палубе и решаем, как их уничтожить.
Рефрижераторный механик, наш профорг Коля Яковлев, предлагает провести газовую атаку: задраить все судно и внутри его открыть баллон с аммиаком. Коля гарантирует, что за полчаса все мухи будут лежать лапками кверху. Но есть опасения, что лапки могут поднять и олекмийцы, — аммиак выветривается плохо. От газовой атаки отказались и решили бить мух обыкновенной подметкой.
На другой день по судну раздавались резкие, как пистолетные выстрелы, удары. Начался, как выразился боцман, «варфоломеевский день» для мух. Мы с Николаем, привязав к палке кусок резины, сделали обыкновенные хлопалки. Там, где мы проходили, мушиные трупы буквально усыпали палубу. Стармех стреляет мух резинкой от трусов, а Саня, механик, гоняет их по каюте и коридору полотенцем. Саня утверждает, что муха долго в воздухе держаться не может — от перенапряжения сил и отчаяния у нее разрывается сердце, и она валится па палубу замертво.
К вечеру мух на «Олекме» стало меньше. На другой день к вечеру пошел дождь, температура сразу же упала на десять градусов, и мухи совсем исчезли.
Кажется, холодно ли, когда красная жилка термометра показывает плюс двадцать пять? Оказывается, холодно. Привыкнув к постоянной жаре в тридцать — тридцать два градуса и задыхаясь при тридцати пяти, мы буквально дрожали и синели, когда красная жилка увядала до плюс двадцати пяти, а боцман и матрос Вася Носов простудились и слегли с высокой температурой.
Да и мы чувствовали себя отвратительно: тяжелая голова, которую нельзя резко повернуть, потому что в виски тотчас впиваются острые иглы, боль в суставах и глазах. Влажность ужасная — все белье мокрое, хоть выжимай.
Работать в таких условиях тяжело. Но что поделаешь? Тропики! Знали куда, в какие условия шли работать. Знали и поэтому не жаловались друг другу, а глотали пачками норсульфазол, старались не делать головой резких движений, работали на станциях, ставили ярусы. А когда ложились спать, то с надеждой думали о завтрашнем дне — может, завтра выскочим из полосы ливней и душного клочковатого тумана, который, будто стеклянная вата, забивает нам легкие.