Карл, герцог
Шрифт:
– Молишься? Это хорошо. Впрочем, негоже обращаться к Господу, пребывая в языческой наготе.
– Виноват, дядя Дитрих, – пунцовый Мартин бросился натягивать штаны.
– Ничего.
Но Дитрих не ушел, хотя в такую рань предпочитал восхищаться природой на конной прогулке, а не отчитывать домашних. Выждав, пока Мартин примет благообразный вид, Дитрих торжественным голосом сообщил:
– Сегодня вечером мы отправляемся в Дижон. Я получил приглашение от герцога Филиппа Доброго.
2
«Вы утверждаете, его зовут Мартином? Совсем молоденький!»
«Я видела, как Карл жонглирует
«А этот Дитрих фон Хелленталь, он… отец? Ах, опекун! Ага. Мальчонка, значит, без отца, но с опекуном. Полагаю, он богат.»
«Среди молодежи Мартин самый пылкий. Нательный крест у него червлёного золота, так и пылает на солнце.»
«Мартин всегда богато наряжен. По нужде выходит в берете, куртка застегнута на все застежки, плащ с оловянной пряжкой в виде хищной птицы. Для такого сопляка это наглость, я считаю. Он как бы упрекает тех, кто живет просто. Стыдит серость. А может, дело в другом? Может, какая-то бабенка ему здесь приглянулась и для неё все эти старания?».
3
– А Дижон далеко? – интересуется белокурый отпрыск худосочного, но, к счастью, небедного дворянского рода Остхофен, уроженец города Мец, и провожает взглядом перетекающую в хлыст руку взмыленного не меньше самих лошадей кучера. «Там», – отвечают ему. Что «там»? Он не спросил «где?», он всего лишь в десятый раз спросил «далеко ли?»
– А долго ехать?
– Ещё пару дней, – всё тот же, в десятый раз всё тот же ответ, нетерпение словно бы отнимает память и спустя час запиленная граммофонная игла возвращается на свою коронную борозду. «А скоро?». Скоро.
Вопреки неверию, краткому дождю, зубастым насекомым, несварению желудка и жуткой тряске, они всё же доберутся туда. Рано или поздно. Скорее рано, ибо в первый раз, попирая приличия, все приезжают на фаблио немного раньше, чем следует.
4
Что будет происходить в Дижоне, понимали не все. «Там же будет весь свет!» – недоуменно таращится троюродная тетка Мартина в ответ на этот в общем-то не лишенный оснований вопрос своего племянника. С её безукоризненной точки зрения в Дижоне будет происходить именно свет. Для неё «Дижон» совершенно и полно включает в себя весь немалый спектр значений слова «свет», начиная от огней Святого Эльма, через Александрийский маяк и пьяные фонарики веселых кварталов, через люстры и зеркала трапезной, такой большой, что там впору устраивать кавалерийский смотр, сквозь муравейник энциклопедических букв, предназначенных непосредственно для про-свещения невежества, вплоть до самого Люцифера. Вероятно, тот свет, который увидит она на смертном одре, будет представлен пышным черно-золотым герцогом Карлом, поднимающим кубок во здравие Людовика XI.
5
И вот Мартин и Дитрих фон Хелленталь, уполномоченный опекун, товарищ бывшего отца и игрец на арфе, прибыли в Дижон – пижонскую пристань галеонов бургундской куртуазии.
Брюнетки поражали воображение Мартина своей многократностью. («Они везде есть», – поучал его словоохотливый чичисбей, некто Оттохен). Блондинки – своим спесивым нарциссизмом, который
Приметив бюст молодого Карла, выпроставшийся из-за позднеготической колонны, бюст, пылко жестикулирующий, втолковывающий кому-то вдогонку что-то запоздалое, но важное, Мартин натянул поводья, застыл конной статуей и уставился на молодого графа. Вот он – именно тот цвет, то сияние. Волосы Карла – инь-янь черного и каштанового – озадачили Мартина. Как именуется такая масть, как зовется этот…
– Wer ist da? (Что за прелестные волосы?!)
Дитрих фон Хелленталь, сердитый тевтонский мерзавец в маске родителя строгого, но благого, цыкнул на юношу по-французски:
– Мартин, да поприветствуй же наконец Карла, молодого графа Шароле!
6
Девушки плетут из своих кос канаты для катапульт, когда город осажден и опоясан вражескими валами. Юноши бреют головы, когда у них на уме осада чужого города. Карл откинул с лица щедрую прядь. Катапульта выплюнула вишневую косточку, увесистую, словно колокол Сан-Марко дель Фьоре, бритоголовая дружина проорала победную тарабарщину. Мартин, отстукивая сердцем истерическую морзянку, выпалил на французском (который с того момента, как ему было дано осознать, что он и его лошадь топчут исконно франкскую пылищу, ухудшился, только ухудшился, оскудел и осип), точнее, процедил сквозь спазм на каком-то полуфранцузском:
– Здравствуйте, Карл, Вы очень хороши.
– Тю, – Карл выстрелил контрабандным взглядом в недоуменные очи Луи (которому он только что объяснял, откуда деньги родятся).
Так всё и началось.
7
Среди многочисленных гостей был некто по имени Альфонс Даре. Он приехал с опозданием – все уже успели устроиться, обжиться, поднадоесть Карлу и подустать от разнообразия. С Даре прибыла фура, груженая неизвестно чем, и юноша, которого он звал попеременно то сыном, то Марселем, и который был похож на него, как жеребец по кличке Falco <Сокол (ит.).> на сокола. Фуру бережно откатили на задворки, куда отправилась горстка любопытных, среди которых был, разумеется, и Мартин.
Граф Шароле изволили беседовать с господином Альфонсом, по одному извлекая из-под полотняного полога фуры различные предметы непонятного назначения: хламиды, расшитые элевсинской чертовьёй, шляпы, какие носят нарисованные сарацины, идолища с фальш-рубинами вместо глаз и прочее. Мартин наблюдал за тем, как появляются и исчезают в фуре вещи, издалека, делая вид, что шатается просто так. Считает звезды, высматривает жучков для коллекции, знакомится с окрестностями.
Юноша по имени Марсель отирался в непосредственной близости Карла и Альфонса Даре, брал всё, что брали они, смотрел на всё, на что смотрели они, и явно был в курсе.