Карл Великий: реалии и мифы
Шрифт:
В сочинениях раннесредневековых авторов, для которых существовал приблизительно общий круг чтения, усматривается преемственность в воспроизведении одних и тех же норм и «единиц» знания. Проводя условную линию (например, говоря словами рукописи IX в.: «мних Феодор и аббат Адриан научили грамматика Альдхельма, Альдхельм научил Беду, Беда через Эльберта научил Алкуина, тот научил Храбана и Смарагда, тот Теодульфа, за коим следуют Хейрик, Хукбальд, Ремигий, а у последнего — многие суть ученики» (Цит. по: История всемирной литературы. С. 453)), можно заметить, что в трудах более поздних авторов значение аллегории как специфической процедуры мышления возрастает.
В этой связи обратимся к некоторым сочинениям
Рабан Мавр был автором разнообразных трудов (всего насчитывается до 51 его сочинения). К ним относились основанные на экзегезе Отцов церкви толкования на Св. Писание, сборники проповедей, гимнов, работы о воспитании клириков, трактаты о грамматике, о грехах и добродетелях. Деятельность Рабана Мавра исследователи нередко рассматривают как своеобразное культурное посредничество между учеными прошлого и будущего. В его произведениях сохранялись традиции христианского знания; адаптированное и переосмысленное (не на уровне базовых концепций, а в характерных деталях и в связях между топосами) оно было передано его ученикам и широко воспринято в средневековой европейской культуре.
Рассмотрим отдельные сочинения Рабана Мавра — «Аллегории ко всему Св. Писанию», энциклопедический труд «О Вселенной» и сборник фигурных стихов «О похвалах Св. Кресту».
Задолго до Рабана Мавра аллегорию как риторическую фигуру и прием экзегезы использовали в своих трудах и Отцы церкви, и ранние христианские авторы. Говоря о сущности и о роли аллегории, обращаясь к этому приему в сочинениях Рабан Мавр был мало оригинален. Однако, как кажется, важную особенность исследуемых текстов составляет именно эта черта: Рабан Мавр был склонен приводить суждения, которые уже обрели устойчивость, стали частью знания, разделяемого в культуре. В его работах воспроизводились «прописные истины» и правила, которые способствовали поддержанию традиции и закреплению нормы в понимании божественного миропорядка.
Большой интерес, на наш взгляд, вызывает то, какое место в трудах этого ученого занимала аллегория, к чему прилагался данный способ объяснения. На основе его сочинений приведем несколько примеров того, что, по мысли автора, следовало познавать при помощи аллегории.
Аллегория — фигура речи с богатой культурной традицией. В греческой и латинской литературе аллегория понималась в самом широком смысле, как иносказание, с его модификациями и разновидностями. В I в. н. э римский оратор и учитель риторики Квинтилиан относил к аллегории такое употребление слов, при котором или говорилось одно, а подразумевалось нечто иное, или в тексте имелся в виду смысл, противоположный значению слова или высказывания. В первом случае он писал об использовании метафор и загадок, во втором — об иронии, сарказме, противоречии, или пословице. Это же определение аллегории, без дополнений и изменений, приводил «учитель Средневековья» Исидор Севильский (570–636) в энциклопедическом своде знаний, в «Этимологиях» (Isidorus. I, XXXVII. 22–30).
В христианской культуре поздней Римской империи аллегория наделялась и другой функцией: она использовалась как один из способов прочтения библейского текста. Впервые четыре уровня истолкования Св. Писания — буквальный, аллегорический (типологический), тропологический (моральный), анагогический, — были выделены Иоанном Кассианом (360–435) (lohannus Cassianus. XIV. 8) [39] . В христианской литературе аллегория или типология нашла широкое применение для интерпретации ветхозаветной истории: события, описанные в книгах Ветхого Завета понимались в связи с историей после Рождества Христова; все они предрекали будущее и пророчествовали о Христе, аллегорически подразумевая историю, изложенную в Новом Завете.
39
Это были не единственные способы прочтения Св. текстов. Так, например, Августин, различая исторический и аллегорический методы, добавлял к ним аналогический («когда указывается согласование Ветхого и Нового Заветов») и этиологический («когда приводятся причины слов и действий». (Августин. VII).
Эти два понимания аллегории были соединены в сочинениях Беды Достопочтенного (672/3–735). Согласно его трактату «О фигурах и тропах», монахам следовало уметь различать в тексте Писания тропы классической риторики.
Аллегория мыслилась Бедой или как «словесная», когда в тексте обыгрывалось переносное значение слов, и сам язык использовался для передачи пророчества, или как «фактическая», когда события, описанные в тексте, «говорили» о других будущих событиях. В таком понимании Богу для того, чтобы возвестить о грядущем, служил не только язык, но и сами вещи и события.
Иными словами, для Беды существовала аллегория, понимаемая в широком смысле (или в смысле классической риторики) как иносказание, которое относилось ко всем четырем способам истолкования Писания, включая исторический (буквальный). Так, например, Беда полагал, что в сопоставлении шести дней творения и шести возрастов мира заключался буквальный смысл, который, как любое иносказание, был облечен в форму классической аллегории. Кроме того, англо-саксонский писатель различал аллегорию в более узком смысле, отождествляя ее с типологическим способом экзегезы. (Beda. De Schematibus. 11. 12).
Оговоримся еще раз, что сочинения и Августина, и Исидора, и Беды стали нормативными текстами, по которым обучались поколения клириков. Наставник Рабана Мавра, выходец из англосаксонской Британии Алкуин называл своим учителем Беду Достопочтенного. В своих рассуждениях Рабан Мавр следовал сложившимся традициям и в содержании, и в способах представления знания.
Обращает на себя внимание то, что аллегории Рабан Мавр посвятил специальный трактат. Сочинение «Аллегории ко всему Св. Писанию» было, по-видимому, написано для научения монахов чтению Библии. В нем разъяснялось, как следовало правильно понимать те или иные многозначные высказывания, которыми изобиловал текст Ветхого и Нового Заветов.
Во введении автор рассказывал о том, что представляли собой и как соотносились четыре способа интерпретации Писания. Далее главы трактата располагались в соответствии с буквами латинского алфавита. В начале каждой главы Рабан Мавр приводил список слов на ту или иную букву. Эти слова, по мнению автора, встречаясь в тексте Библии, могли составлять сложность для интерпретации, поскольку в них содержались дополнительные аллегорические значения. Таким образом, в главах каждому слову соответствовала своя статья, в которой Рабан Мавр приводил все аллегорические значения данного слова, которые ему удалось извлечь из Св. Писания и из комментариев Отцов церкви.