Карл Великий
Шрифт:
Но надо было начинать разговор.
– Я никогда не бывала в Ахене, – сказала Фастрада. – Какой милый городок! Какие тут замечательные запахи. Так дышится легко!
– Я никогда не была в Вариации и не могу сравнивать, – откликнулась Химильтруда. – Но уверена, что это тоже славный городок.
Первое напряжение постепенно снялось. Сидя за обеденным столом, Фастрада выпила несколько бокалов вина и расщебеталась так, будто рядом с нею сидела не соперница, а старинная закадычная подружка. Потихоньку и Химильтруда стала смягчаться по отношению к ней. И – женщина есть женщина! – никак не могла не растрогаться, когда принесли подарки от королевы.
Огромный ореховый сундук с карнизом, набитый разными тканями, украшениями, посудой и безделушками, – глаза разбегаются! От возбуждения на щеках Химильтруды даже мелькнул румянец, но, разумеется, не такой алый, как у Фастрады. Подарки настолько растопили ее сердце, что когда Фастрада воскликнула: «Мне так хорошо здесь, я бы хотела пожить сколько-нибудь в этом доме», – она, забыв напрочь о возможном злом умысле, тотчас пригласила королеву жить здесь сколько угодно.
К вечеру дело дошло до самых задушевных разговоров.
– Признаться честно, – говорила пьяненькая королева, – я всегда ума не могла приложить, как это Карл может стремиться сюда. Ведь вам уже сейчас?..
– Пятьдесят два.
– Ну вот, а мне как раз напротив того – двадцать пять. То есть ровно в два раза моложе. А теперь вижу, что вы такая милая!
– Я тоже полагала, что вы другая, – отвечала Химильтруда. – Мне казалось странным, как это мой старый бывший муж может общаться с молоденькой и наверняка глупенькой девчонкой. А теперь вижу, что вы вовсе не так глупы, ваше величество.
– Положа руку на сердце, – весело хохотала Фастрада, – иногда я бываю очень даже глуповата. Но королю это, представьте себе, нравится. Особенно он любит поправлять меня, когда я ляпну что-нибудь несусветное, но милое.
– Следует признать, что наш король – славный человек, – улыбалась Химильтруда, любуясь тем, как порхают огоньки в больших синих глазах Фастрады.
– Следует признать, что он изменяет нам, – со смехом же сказала королева. – Мне – с вами, а вам – со мною. Разве это хорошо?
– Он – великий франк. Ему многое простительно.
– Но ведь он не сарацин и не язычник, чтобы иметь много жен.
– У него одна жена. Вы, ваше величество.
– А кто же тогда вы? Разве вы, Химильтруда, не жена ему, когда он приезжает и живет здесь, в Ахене, по полгода?
– Со мной он погружается в мир своей молодости.
– Вот как? А я полагала, что в мир молодости он окунается со мной, а с вами – в мир вашей с ним общей старости.
– Это не так. Я знаю, что в наши счастливые минуты он видит меня такою, какой я была, когда мы впервые повстречались.
– Вероятно, вы были необыкновенно хороши собой?
– Не исключено.
– Давайте выпьем еще вина. И вы расскажете мне о вашей с ним молодости. Можно?
Воспоминания обволокли душу Химильтруды, и она, раскрепостившись под действием вина и легкого разговора, распахнула им двери и ставни, выплескивая на свою собеседницу. Они проболтали всю ночь и легли спать только под утро. А на другой день Фастрада попросила Химильтруду познакомить ее с Пипином. Химильтруде не очень-то хотелось этого, но в конце концов она поддалась уговорам своей гостьи, нежданно-негаданно оказавшейся столь дружелюбной.
Горбун произвел на Фастраду отталкивающее впечатление, и в первые минуты она даже не умела его скрыть, что не утаилось от внимательного взгляда Химильтруды, которая, впрочем, подумала: «Она не способна прятать свои чувства. Лишнее доказательство ее простодушия и искренности». Пипин соблюдал все правила вежливости и разговаривал с королевой весьма учтиво, но смотрел на нее при этом так, будто новая жена его отца приехала сюда, горя желанием увеличить его природное уродство. Постепенно Фастрада сумела справиться с отвращением к неприятному горбуну, попросила его показать ей сад, взяла под руку и так бродила по садовым дорожкам, старательно ухоженным садовниками под руководством Химильтруды. Здесь, оставшись с Пипином наедине, Фастрада вдруг заговорила с ним о том, о чем он сам постоянно думал, но ни с кем бы не решился заговорить:
– Пипин, мы ведь с тобой ровесники и можем общаться по душам. Ведь так?
– Да, ваше величество.
– Ведь ты – самый старший сын нашего любимого короля. Так?
– Так.
– Самый старший и самый обиженный. Хорошо ли это, что твоим сводным братьям – все, а тебе – ничего? Хорошо ли, что Карломану даже присвоено твое имя, а ты тем самым как бы зачеркнут? Хорошо?
– Я не знаю.
– Знаешь! По глазам твоим вижу, что знаешь. Так вот, и я разделяю с тобой твою обиду. Я – друг твой. Ты веришь мне?
– Не знаю.
– Опять «не знаю»! Да что ж ты за человек!
– Я не человек. Со мной никогда не считались как с человеком.
– О! Теперь я вижу то, что таится в твоей душе. Там – справедливое недовольство судьбой.
И справедливость должна быть восстановлена.
– Каким образом?
– Я пришлю к тебе сюда, в Ахен, надежных людей. Они научат тебя, что делать. Твой отец слишком увлекся расширением своих владений, а древние земли франков чахнут, в то время как для саксов делается все, чтобы только они больше не бунтовали. Каролинг получил под свою опеку чуть ли не всю Нейстрию, а опекает ли он ее? Нет. Он все время при отце, воюет, путешествует где-то вдалеке от своих владений. А Людовик, помазанный королем Аквитании? А Пипин, который бывший Карломан? Они – то же самое. Ты – настоящий и законный наследник древней короны франков. Австразия и Нейстрия должны быть завещаны тебе, а не Каролингу.
– Но я никогда не готовился к борьбе за свои права.
– Это не беда. Я привезла тебе в подарок такое, что поможет тебе воспрянуть духом.
– Что же это?
– Магический зуб зверя Ифы.
– Зверя Ифы?! Я слышал о нем!
– Правда, не весь, а только часть. Но зато главную часть – самое острие зуба, в котором и заключена вся основная магическая сила. Ты ведь знаешь, что, только овладев этим зубом, Карл начал побеждать своих врагов направо-налево?