Карнавал судеб
Шрифт:
Ким взяла Бетт за руку, худую и сморщенную как лапка маленького беспомощного зверька.
— Я понимаю, тебе трудно говорить, но постарайся ответить на мои вопросы любым доступным способом: кивком головы, пожатием руки… хоть как-нибудь! Я догадаюсь. Одно пожатие будет значить «да». Ты говорила мне правду, я действительно родилась в Калифорнии?
Усилия Ким были вознаграждены слабым пожатием ее ладони.
Это было уже шагом вперед! Тогда Ким решила попробовать копнуть глубже, пробудить в Бетт более ранние воспоминания. Они жили в стольких местах! Но Бетт как-то
— В Сан-Диего, да?
Второе пожатие было таким слабым, что Ким даже засомневалась, на самом ли деле она его почувствовала, но возбуждение в глазах матери, похоже, говорило «да». Она глубоко дышала — как рыба, вытащенная из воды. Ким видела, как она мучается, силясь быть понятой, но многого ли можно добиться без слов?
Внезапная догадка осенила Ким:
— У меня есть близнец, да?!
В глазах Бетт вспыхнул огонек, и Ким поняла, что попала в точку.
Неожиданно Бетт рванулась из ее рук и попыталась сесть. Неимоверным усилием воли она собрала остатки жизненной энергии, медленно покидающей ее тело, и постаралась направить ее на то, чтобы произнести несколько последних слов.
— Что, мама? Что ты хочешь сказать? — испугалась Ким.
Бетт открыла рот. Струйка слюны потекла по подбородку, губы искривились в мучительной гримасе.
— Я… взяла… девочку! — прохрипела она наконец.
— Господи! — Ким подскочила от изумления. — Значит, у меня есть брат! Заклинаю, скажи мне, как его зовут, пока не поздно!
Но было уже поздно: Бетт, вконец обессиленная, откинулась на спину, в ужасе закатив глаза, будто увидела перед собой ангела смерти.
— Мамочка, пожалуйста! — вскрикнула Ким. — Не умирай, не ответив мне! Как его зовут?
Теряя сознание, Бетт вытянула губы трубочкой, силясь выполнить ее мольбу, но из них только с присвистом вырвался воздух.
Бетт Вест умерла за час до рассвета, так и не приходя в сознание. Ким была рядом. Она чувствовала странное спокойствие, почти полную отрешенность от происходящего. Хоть боль постигшей утраты была слишком свежа и еще не поддавалась осмыслению, все же она осознавала, что определенная глава в ее жизни закончена.
В девятом часу Ким позвонила Тонио сообщить о смерти матери.
— Я хочу похоронить ее на Сан-Мигеле, — сказала она. — Бетт так любила этот остров.
— Разумеется, дорогая! Сегодня вечером я вышлю за тобой самолет.
— Лучше завтра, — ответила Ким. — Мне надо тут кое-что уладить. Закончить разные формальности.
— Как хочешь, мой ангел!
Она переоделась и покинула клинику. Как всегда, ее ожидал служебный лимузин, нахально припарковавшийся прямо под знаком «Стоянка запрещена»: дипномера освобождали его от необходимости обзаведения такой малостью, как разрешение на парковку.
Шпионы! Везде шпионы… Ким жестом велела шоферу уезжать.
— Я пройдусь пешком, — сказала она и двинулась по Второй улице, потом по Третьей, зная, что автомобиль следует за ней в каких-нибудь полутора метрах. Ким передернуло от негодования: даже сейчас, когда она в таком горе, агенты Тонио продолжают держать ее под наблюдением, ограничивая ее личную свободу! Но куда она направлялась и зачем — касалось только ее, и никого больше.
Когда лимузин поравнялся с магазином Блюмингсдейлов, дорогу ему перегородили грузовики, с которых сгружались привезенные товары. Ким резко ускорила шаг, завернула за угол и нырнула в подземку, где смешалась с толпой пассажиров, обычной для часа «пик».
Через двадцать минут она уже была в офисе детективного агентства.
Голливуд
— Доброе утро, сердце мое!
— Доброе утро, дорогая.
— А как мой большой бяша сегодня себя чувствует? — Она запечатлела на его ухе мимолетный влажный поцелуй. — Мой медвежонок, которого я люблю больше всего на свете?
— Вуф-вуф… — шутливо запыхтел Питер. — Все лучше и лучше.
Он сонно пошарил рукой под простыней и наконец нашел упругую, великолепной формы грудь Джуди Сайм. Одного прикосновения к ней оказалось достаточно, чтобы он окончательно проснулся и возбудился.
— Давай еще немножко повозимся, а, Джуди?
— Мне бы очень этого хотелось, любовь моя! Честное слово, больше всего на свете! Но к восьми часам я должна быть на съемках.
— Сейчас же только без четверти шесть…
— О Боже! — Она выпрыгнула из кровати. — Так поздно?! Мне пора за дела.
Питер вздохнул, перевернулся на другой бок и снова заснул.
Когда они с Джуди только начали жить вместе, он был заворожен ее утренним распорядком: после игольчатого душа — занятия аэробикой, потом сбалансированный завтрак, затем массаж, джакузи, наведение макияжа и — вперед, на выход! Весь цикл занимал минимум полтора часа.
Она напоминала Питеру молочницу из детской колыбельной, которая распевала: «Мое лицо — мое богатство», — хотя Джуди считала, что богатством были также и ее тело, ногти и волосы. Питер прекрасно понимал, что стоит за всеми этими зарядками и кремами с плацентой: быть все время в форме — ее профессиональная обязанность; привлекательная внешность для кинозвезд — все равно что захватывающий сюжет для писателей. Джуди, как бегун, старалась не сойти с дистанции и ликовала, получив очередное подтверждение, что все еще «котируется», и была решительно настроена продолжать в том же духе долгие годы, о чем радостно сообщила Питеру.
Как-то на одном званом обеде Питер отпустил реплику насчет того, что здесь, в Калифорнии, молодость возводится в ранг государственной религии, а старение считается самым тяжким преступлением. Хозяйка дома, тощая дама лет шестидесяти с хвостиком, бросила в него в отместку шариком из хлебного мякиша.
И все-таки, даже прожив столько лет в этом штате, Питер относился к культивируемому здесь нарциссизму с недоумением и некоторой неприязнью. Успехи и достижения пластической хирургии, например, в Лос-Анджелесе буквально бросались в глаза и служили ярким и убедительным доказательством правильности умозаключений Питера.