Каро
Шрифт:
— Я настаиваю. Ты должна выполнять мои приказания, ясно?
Он перехватил ее руки поудобней и повел к лекарю. Может быть, тому она расскажет, если что-то с ней не так. Лекарь есть лекарь. От них ничего не утаивают.
Глава 3
Приближался день Осеннего Карнавала, и вся Криада жила в ожидании праздника. В город со всех сторон стекались толпы торговцев, селяне везли свой урожай на ярмарку, прибывали фокусники, танцоры, знать и простые зеваки. Традиционные перед Карнавалом военные учения в крепости к северу от Криады занимали пять дней и отвлекали из гарнизона элиту воинов. Учения тоже были скорее зрелищем
Тобиас ненавидел все, связанное с воинской службой. Он частенько отлынивал от своих обязанностей главного командующего, перекладывая все заботы на плечи командира городским гарнизоном и своего друга детства, Аулуса. Тот исправно решал все его проблемы, но на таких официальных событиях подменить Тобиаса не мог. Наместник и так был недоволен действиями, а точнее бездействием, сына, и злить его накануне Карнавала Тобиас не рисковал. А тут еще этот проклятый дождь, что лил, не переставая, со второго дня учений. Из-за отвратительной погоды даже Наместник отказался присутствовать на заключительном пиру.
Так что, когда наступил долгожданный пятый день, а, вернее, его вечер, Тобиас не стал оставаться в крепости до утра. Оседлав скакуна и отказавшись от охраны, он по размытой дороге отправился в город. Через три часа, промокший и раздраженный сверх всякой меры, он появился во дворце. Его отец был занят, принимая в малой обеденной зале гостей. Он не стал отвлекать их, полагая неучтивым появляться в столь усталом виде среди достопочтимых вельмож, к тому же его явно никто не ждал. Поэтому, быстро смыв с себя дорожную грязь и переодевшись в сухие одежды, он по привычке отправился на кухню. Дорога вымотала его, а проклятый ливень все еще шумел в ушах. Холод пробирал до костей. Сев поближе к очагу, чтобы согреться, он получил от кухарки кувшин подогретого вина и тарелку с кушаньями и только собирался насладиться едой и расслабиться, как в кухню с руганью влетел Фол, таща кого-то за волосы. Его широкое лицо покраснело от злости. Оскорбления сыпались на голову несчастного вместе с ударами тростью, которая мелькала со скоростью, которой позавидовал бы любой воин с осточертевших Тобиасу учений.
— …да что ты себе позволяешь, соплячка?! — вопил управляющий, награждая жертву дополнительной порцией ударов, от которых та всякий раз дергалась так сильно, что вполне рисковала оставить клок шевелюры в руках мучителя. В этот момент рабыне удалось вырваться, и она упала, закрыв голову руками и сжавшись. По медным волосам и стройному телосложению Тобиас узнал каро.
— Фол, замолчи хоть на минуту, и без тебя голова трещит! — вклинился в бесконечный монолог Тобиас. Его раздражение, едва унявшееся после умывания, вновь начало расти. Ему дадут отдохнуть, в конце концов?!
— Прошу прощения, господин, — недовольно вымолвил Фол и тут же прекратил колотить рабыню. Даже такой закоренелый невежда знал, когда нужно проявить учтивость. Это было еще одно качество, которое ценил Тобиас в своем управляющем.
— Что натворил эта рабыня? — поинтересовался Тобиас, барабаня по столу, на котором стояла нетронутая тарелка с едой и вино. Сьерра продолжала лежать, мелко сотрясаясь всем телом.
— Она, очевидно, совсем мозги потеряла, эта девчонка, — Фол пнул носком ботинка девушку, отчего та вздрогнула и попыталась отползти. — Отказывается ехать с гостем!
Действительно, немыслимое дело. Тобиас мог понять нежелание каро класть на алтарь выживания свою гордость, но так продолжаться уже не могло. Тобиас помнил, сколько переживаний он испытал в прошлый раз. Он что, теперь всегда должен нянчиться с ней? Пора привыкать к своей нелегкой судьбе. Такие проблемы ему не нужны.
— Поднимись, — приказал он. Сьерра послушно встала, хотя было видно, что ноги ее подводят — трясущиеся колени не давали устойчивости. Но и при этом как-то незаметно она оказалась гораздо дальше от Фола, чем когда падала. — А теперь вспомни о том, кто ты есть, и иди к гостю, — Тобиас редко говорил с кем-то так жестко, но сейчас он был слишком вымотан и раздражен. Слова легко срывались с его языка. Он едва замечал, что, услышав этот его тон, не предвещавший ничего хорошего, затихла вся кухня.
Сьерра посмотрела на него, и их взгляды встретились всего на мгновенье, и Тобиас поразился, сколько в ее глазах было страха и отчаяния. Затем рабыня вдруг снова упала на пол, уперев лоб в каменные плиты, и срывающимся голосом забормотала:
— Прошу вас, мой господин. Сделайте со мной что угодно, но только не заставляйте ехать с ними! — сердце Тобиаса сжалось, и он на миг пожалел о своей резкости. Но тут же его злость возросла стократ, стоило ему услышать следующие слова каро: — Вы обещали наградить меня за благоразумие на приеме гостей из Меридана. Умоляю вас… — всхлипывала та, но Тобиас ее больше не слушал.
Теперь уже на них смотрели все, кто был на кухне. Тобиас резко поднялся, едва не опрокинув стул. Как смеет рабыня просить о награде?
— Я награжу тебя розгами, — сказал Тобиас тихим злым голосом. — А затем ты отправишься к господину, который тебя выбрал. Все ясно? — не дождавшись ответа от дрожавшей на полу каро, Тобиас оставил свой ужин и бросил уже на пороге: — Фол, позаботься об этом.
Утро следующего дня принесло с собой ломоту в мышцах и зверский голод — из-за рабыни Тобиас так и не поужинал вчерашним вечером. Пометавшись по спальне сначала переполненный гневом и досадой на себя за несдержанность, а затем в сожалении о своей жестокости, Тобиас, как был, улегся на кровать и заснул, не чувствуя в себе ни сил, ни желания раздеваться или принимать пищу. Это были, пожалуй, худшие пять дней в его жизни.
Он уже был готов покинуть комнату и успеть к завтраку — а спешил он не столько из-за предвкушения горячего хлеба и свежего сока, сколько из-за ожидавшегося сегодня прибытия с Южного моря дяди, — как дверь в его покои распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся слуга.
— Мой господин, прошу простить меня за то, что нарушаю ваш покой… — зачастил тот, но Тобиас его перебил.
— Говори, что произошло.
Очевидно, было что-то срочное.
— Там, на кухне, эта новая рабыня…
Тобиас не стал дослушивать, оттолкнул слугу и помчался по коридору, кляня себя за вчерашнюю черствость. Он очень надеялся, что ничего не успело случиться.
На кухне было не протолкнуться рабы и слуги побросали дела и толпились вокруг печи. Ближе всех к ней стоял белый, как мел, Шеридан и в контраст ему раскрасневшийся Фол — тот свирепо доказывал что-то рабыне. Сьерра, чье лицо с одной стороны превратилось в огромный, свежий еще, синяк, одной дрожащей рукой прижимала к своему горлу лезвие огромного разделочного ножа, а другой держала стальной прут, погрузив его дальним концом в жаркое пламя печи.
— Отойдите, — хрипло шептала она, и его голоса было почти не слышно из-за угроз Фола, — иначе я убью себя.