Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
— Водой? — уточнил граф.
— Водой, — кивнула я.
— Горку?
— Да, милорд. Чтобы потом кататься, — подождав ответа, я сочла нужным уточнить: — Чтобы кататься на санках. Разве вы не катались в детстве на санках?
Он молчал, комкая в руке салфетку, и молчал как-то очень уж долго. Не решалась окликнуть его, выжидая, что будет дальше. Не слишком ли далеко я зашла в своем рвении сделать жизнь своего мужа приятнее.
— Прости меня, — сказал он коротко.
— О чем
— Я о той ночи, когда тебя испугал.
— Все давно забыто, вам не зачем вспоминать об этом.
— Если бы ты знала, как я сожалею.
— О, не волнуйтесь! — как я ни старалась быть милой и терпеливой, но тут сдержаться не смогла. — Я оценила ваше раскаяние и сожаление. Вернее, вы сами оценили, милорд.
— Я?
— Вы. В сто золотых.
— Разве мало? — спросил он мрачно.
От праздничного настроения не осталось и следа. Я со стуком переставила стул, хотя больше всего хотелось пнуть его.
— Пойдемте, я провожу вас в баню, — сказала я. — Сомневаюсь, что вы помните, где она находится.
— Ну проводи, — сказал он сквозь зубы, окидывая меня темным медленным взглядом с ног до головы.
Он шел следом за мной, и я чувствовала его присутствие даже не слыша его шагов. Как будто тяжелая рука погладила меня по голове, скользнула по спине и спустилась ниже. Я промокнула платочком над верхней губой — ни с того, ни с сего меня бросило в жар.
У дверей бани я остановилась и чинно произнесла:
— Прошу вас, милорд, освежитесь с дороги. Внутри вы найдете свежее белье и смену одежды. Приятного вам…
— А куда ты собралась? — спросил он. — Тоже заходи. Поможешь помыться.
— Если вы боитесь, что не справитесь сами, я отправлю к вам Пеле или кого-нибудь из слуг, — быстро ответила я.
— К черту слуг, — отрезал он.
— Напоминаю, что по условиям договора любая интимность между нами исключена,
— выпалила я.
— Полить меня водой — это, по-твоему, интимность?
— Да… Конечно же… — забормотала я, отступая.
— Сбежать хочешь? Не выйдет, — граф схватил меня за плечо и в два счета затолкнул в баню, хотя я упиралась и пыталась схватиться за косяки. — Не бойся, я не стану покушаться на твое целомудрие, — сказал он насмешливо. — Но раз уж решила поразить меня своей хозяйственностью — доведи дело до конца. Помоги снять камзол.
— Хорошо, милорд, — встав перед ним, я начала расстегивать пуговицы на его одежде. Пальцы предательски дрожали, и я провозилась с этим нехитрым делом втрое дольше, чем следовало.
Но граф не торопил меня, и когда я несмело подняла глаза, он смотрел на меня задумчиво и немного печально.
— Вы о чем-то грустите, милорд? — осмелилась спросить я.
— Да, — коротко ответил он.
Последняя пуговица была расстегнута, и он сбросил камзол прямо на пол. Я подобрала брошенную одежду и сложила на лавку.
— Теперь рубашку, — приказал граф.
— Может, лучше позвать Пепе…
— Расстегни рубашку, Бланш, — сказал вдруг он странным голосом — низко и чуть хрипловато. — Я ведь не прошу о многом.
46
Как зачарованная, я занялась его рубашкой, вздрагивая всякий раз, когда касалась кончиками пальцев его груди.
— Ты вся дрожишь, — сказал он и положил руку мне на плечо. — Почему бы это?
Я осторожно освободилась из-под его руки:
— Не знаю, милорд. Раньше мне не приходилось раздевать мужчин…
— Боишься, что не справишься с таким деликатным делом?
— Боже! Деликатное! — рассмеялась я нервно. — Но все, последняя пуговица расстегнута, можете снимать рубашку.
— Сними ее сама, — сказал он и повернулся спиной, чуть разведя руки в стороны, чтобы мне было удобнее.
Я несмело коснулась отложного ворота, потянула вниз тонкую белую ткань, обнажая крепкие плечи, мускулистую спину, на которой было несколько шрамов — тонких, давно заживших. Спустив рубашку до запястий, я не торопилась снимать ее до конца.
— Отчего у вас шрамы, милорд? — спросила я, касаясь одного из них пальцем.
— Тот, что гладишь — от восточной сабли, — сказал он. — Я был молод и не знал, что к врагу нельзя поворачиваться спиной. Тот, что под лопаткой…
— Вот этот? — я погладила другой шрам — неровный, бугристый.
— Да, этот. Он остался на память от битвы на Яванском мосту…
— Где вы один остановили двести конников?
— Двести! — он усмехнулся. — Кто их считал? Они ехали по четверо в ряд, мне только и оставалось, что отбиваться от четверых и продержаться до прихода подмоги. Но человек сорок я там положил, это точно. Шрам оставили свои — полезли с помощью и неловко махнули кривым ножом.
— А этот? — я провела пальцами по третьему шраму — самому длинному, он уходил с правого бока к груди.
— А это меня пытались убить по просьбе моей второй жены, — сказал граф и вдруг повернулся лицом. — Видишь, какой длинный? — он прижал мою руку к своему телу и заставил провести ладонью до середины груди. — Располосовали почти надвое. Наверное, моей второй жене было мало одного мужа. Поэтому она решила сделать из меня двух де Конморов.
Он не отпускал мою руку, а я не пыталась ее отнять. Некоторое время мы стояли, глядя друг другу в глаза. Тело его было твердым, горячим, и я поняла, что совсем не хочу убирать ладонь с его груди.