Карта неба
Шрифт:
— Такие нежные ручки, как у вас, не способны причинить даже малейшую боль, — последовал льстивый ответ миллионера.
— Хорошо, попробую сделать так, как вы говорите… — капризным тоном произнесла девушка.
Несколько секунд под навесом царило молчание, во время которого заинтригованный Уэллс не двигался с места, выжидая.
— Ну как? — снова раздался голос Мюррея.
— Так тоже ничего не получается, — немного разочарованно откликнулась девушка.
— Видимо, вы делаете это чересчур резко, — осмелился покритиковать ее Мюррей.
— Вот как? — рассердилась Эмма. — Тогда почему бы вам не заняться этим самому, вместо того чтобы командовать мною?
— Я вовсе не собирался командовать вами, мисс Харлоу, я хотел лишь предложить, чтобы… — попытался оправдаться Мюррей, оставив фразу неоконченной, словно последние слова застряли у него в глотке.
За этим снова последовало молчание. И Уэллс не знал, идти ему дальше или обождать. Не может быть, чтобы они там…
— Наверное, следовало бы посоветоваться с мистером Уэллсом, — предложила Эмма. — Возможно, у него в этом деле более богатый опыт, чем у нас.
Услышав свое имя, Уэллс внезапно покраснел. Она хотела посоветоваться с ним? Посоветоваться с ним!
— Очень сомневаюсь, мисс Харлоу, — поспешил ответить Мюррей.
Уэллса сильно задело то, что миллионер был так уверен в отсутствии у него опыта, правда, непонятно в чем.
— Почему бы вам не попробовать взяться рукой повыше? — услышал он.
— Все, хватит! — гневно воскликнула Эмма. — Делайте все сами!
— Хорошо, хорошо, — пытался успокоить ее Мюррей. — Вы только не обижайтесь, мисс Харлоу, но я предложил это, полагая, что вам нравится пробовать что-то новое…
Затем опять наступило молчание, на сей раз более продолжительное, и Уэллс, сочтя, что нелепо и дальше торчать посреди дороги, как столб, решил в открытую направиться к навесу. Он добрался до двери и бросил осторожный взгляд внутрь, боясь увидеть что-нибудь такое, что останется у него в памяти на всю жизнь. Однако сцена, происходившая под навесом, заставила его вздохнуть с облегчением. Ее участники находились спиной к двери, а потому не заметили его появления. Мюррей сидел на табурете для дойки, слегка наклонившись вперед, и своими ручищами перебирал соски огромной коровы, которая терпела это с явным неудовольствием, в то время как девушка стояла рядом, сложив на груди руки, и, похоже, весьма критически взирала на его жалкие попытки получить от животного хотя бы каплю молока.
— Ну как, мистер Мюррей? — насмешливо спрашивала она. — Есть успехи? Не попробовать ли вам делать более короткие и энергичные движения?
Уэллс не удержался от улыбки при виде этой забавной сцены, но решил не прерывать ее. Он ограничился тем, что тихо встал за дверью, наблюдая за неуклюжими попытками миллионера выглядеть в глазах любимой девушки многоопытным даже в самых неожиданных сторонах жизни.
— Коровы — щедрые животные, мисс Харлоу, — с важным видом поучал Мюррей. — К примеру, этот экземпляр только и мечтает, как бы утолить нашу жажду своим молочком, и тут в дело вступает сноровка человека, который должен обращаться с его выменем почтительно и осторожно, как это делаю я, и тогда…
В этот момент миллионер, видимо, слишком сильно, чтобы не сказать непристойно сильно, надавил на вымя, потому что корова так резко дернулась, что сбросила Мюррея с табуретки. И тут Эмма засмеялась таким волшебным смехом, какого Уэллс никогда не слыхивал. Это был смех, который он не преминул сравнить с мелодичным журчанием горного ручья, со звуками задорной флейты, медленно тающими в воздухе, с нежным позвякиванием на ласковом ветру связки серебряных колокольчиков и вообще с любыми другими мелодичными напевами, что способны производить природа или человеческая изобретательность. И такое впечатление возникло не только у него, поскольку с пола ритмичным раскатам смеха восхищенно внимал Мюррей. На его лице застыла восторженная улыбка святого, увидевшего чудо в своей келье.
— Ладно, теперь вы обнаружили то, что удается мне так же плохо, как воспроизведение марсианского вторжения… — пробормотал миллионер, сконфуженно поднимаясь на ноги.
Эмма опять залилась смехом. Засмеялся и Мюррей, и на какое-то время, показавшееся Уэллсу волшебным, оба, похоже, забыли, что только недавно чудом избежали смерти, и, вероятно, ощущали себя бессмертными благодаря неожиданно захлестнувшему их счастью. Прежде чем кто-то из них успел обернуться, писатель беззвучно отошел от двери и отправился в обратный путь. Это время принадлежало только им двоим, и ему не хотелось бы, чтобы они обнаружили, что он шпионит за ними. Возвращаясь в дом, он слышал их смех и завидовал миллионеру, так как знал, что лучший способ завоевать сердце девушки — рассмешить ее. Куда более эффективный, нежели инсценировать вторжение марсиан. Любой это знает.
Зайдя в кухню, он стал терпеливо дожидаться их возвращения и лишь время от времени поглядывал через окошко на дверь навеса. Как только они появятся, он сразу же выйдет из дома, сделав вид, что только сейчас отправился на их поиски, и в конце концов они смогут продолжить свой путь в Лондон. Он надеялся, что за их дружным смехом не последуют проникновенные взгляды, обычно предшествующие поцелуям, так как не знал, достанет ли у него терпения сохранять спокойствие, пока его спутники будут разыгрывать любовную интерлюдию под навесом, в то время как Джейн ждет не дождется его в Лондоне. Он прислонился к кухонному столу, засунул руки в карманы и, уставившись в окно, стал ждать.
Внезапно, к своему изумлению, он увидел, что к навесу направляются двое незнакомых мужчин. Оба были бедно одеты и приближались к месту, где находились его товарищи, так же осторожно, как и он несколькими минутами раньше, хотя явно с куда более недобрыми намерениями, ибо тот и другой сжимали в кулаках что-то похожее на лезвия. После некоторых колебаний, оценив ситуацию, Уэллс выпрямился и нерешительно сделал несколько шагов по кухне. Может, вернулись хозяева фермы, подумал он, но тут же отбросил это предположение, поскольку незнакомцы были одеты не как фермеры, а как городские жители из низов. Это могли быть только грабители, представители того сорта людишек, что используют любое нарушение привычного порядка вещей в стране, чтобы извлечь для себя выгоду. Они явно собираются застать врасплох его товарищей, не подозревая, что он тоже за ними наблюдает. Это давало ему нужное преимущество, которое любой более решительный и смелый человек, чем он, постарался бы использовать. Но, увы, Уэллс не принадлежал к таким людям. Сердце сразу забилось у него в бешеном ритме, а внутреннее напряжение достигло таких пределов, что он вдруг ни с того ни с сего вышел из дома, совершенно не таясь, более того, шумно, с намерением громко закричать, чтобы предупредить Эмму и Мюррея, но главное — чтобы освободиться от ответственности, которую накладывала на него ситуация, ибо ее разрешение зависело уже не только от него. Тем не менее писатель так и не издал ни звука, ни громкого, ни тихого, потому что, когда он уже открыл рот, чтобы сделать это, что-то холодное и острое вдруг уперлось ему в шею.
— Спокойно, дружище, — раздался чей-то тягучий голос возле его уха. — Ты же не хочешь оставить своих приятелей без сюрприза.
XXVI
Их было не двое, а трое, с горечью констатировал Уэллс, пока его пинками заталкивали в дом, словно отбившуюся от стада овцу. Двое мужчин, захватившие его товарищей под навесом, — один из них вышел оттуда, обхватив рукой нежную шею девушки, в то время как другой презрительно толкал перед собой миллионера, — сразу показались ему смутно знакомыми, но он не догадывался, кто они, до тех пор пока пленивший его тип не завел писателя в угол гостиной и Уэллс смог увидеть его лицо: грубое, бородатое, на котором выделялись узкие, как прорезь в копилке, глаза, полыхавшие первобытной, животной яростью. Но окончательно признать его помогла самодельная повязка на левой ноге — грязная тряпка, покрытая красноватыми и бурыми пятнами. После того как один из сообщников, обезьяньего вида тип с резкими движениями, передал хромому пистолет, отобранный у Мюррея, тот обвел пленников недобрым взглядом. В течение нескольких секунд он молчал, давая им возможность прочувствовать ситуацию и понять, как все изменилось с момента их встречи на станции и стычки, оставившей ему незабываемое воспоминание в виде пули в левой ноге. Затем он грозно улыбнулся, довольный, что судьба предоставила им возможность посмеяться над теми, кому они обычно прислуживали. Уэллс искоса взглянул на Мюррея, который стоял со стиснутыми зубами и досадливо кривил губы, словно его беспокоила не столько возможность умереть, сколько то, что у этих мужланов может оказаться больше власти, чем у него. Однако по его позе было нетрудно догадаться, что его куда больше занимает судьба Эммы, чем собственная: он придвинулся к девушке, насколько это было возможно, словно готовился в случае малейшей опасности встать перед ней и заслонить ее своей медвежьей тушей.