Карта времени

Пальма Феликс Х.

Закончив свой доклад, доктор выжидающе посмотрел на инспектора. Тому потребовалось некоторое время, чтобы решиться перевести взгляд с потолка на тело.

— А вот и рана… — объявил наконец доктор с воодушевлением в голосе, как будто подбадривая Гарретта.

Инспектор судорожно сглотнул и робко перевел взгляд на покойника, с отвращением уставившись на огромную дыру, зияющую прямо в середине его груди.

— Рана представляет собой округлое отверстие около тридцати сантиметров в диаметре, — продолжил доктор. — Она является сквозной и позволяет смотреть через тело покойного, как через окно, в чем вы сможете убедиться, если наклонитесь над трупом.

Без особого желания Гарретт немного наклонился и действительно увидел сквозь огромное отверстие стол.

— Не могу сказать, каким орудием была нанесена такая рана, но оно не только опалило кожу по краям отверстия, но и выбило все, что находилось у него на пути: часть грудной кости, хрящи, средостение, легкие, большую часть ребер, правый желудочек

сердца и участок позвоночника. Немногие из оставшихся внутри органов, как, например, фрагменты легких, вдавлены в стенки грудной клетки. Я должен провести формальное вскрытие, но и без него абсолютно очевидно, что данное отверстие является причиной смерти, — вынес заключение доктор. — Но убейте меня, я не понимаю, что за оружие могло нанести подобную рану. Такое ощущение, что через грудь этого несчастного пропустили огненную струю или тепловой луч. Но при виде жертвы мне ничего не идет в голову, кроме огненного меча архангела Михаила.

Гарретт кивнул, отчаянно борясь со рвотными позывами.

— Вы обнаружили на трупе еще что-нибудь странное? — спросил он, чтобы что-то сказать, чувствуя, как струйки холодного пота стекают у него по лбу.

— Крайняя плоть короче обычного, но никакого шрама я не заметил, — ответил доктор с важностью, словно подчеркивая, что от его опытного глаза ничего не может укрыться. — Иначе говоря, единственная загадка — это проклятая дыра, через которую мог бы запросто пролезть небольшой пудель.

Гарретт молча кивнул, подавляя отвращение, которое вызвало это легкомысленное сравнение. Кроме того, у него возникло ощущение, будто он узнал о несчастном куда больше, чем требуется для проведения расследования.

— Большое спасибо, доктор Элкок. Сообщите мне, если обнаружите что-нибудь еще или если у вас появятся новые мысли по поводу того, чем могла быть нанесена подобная рана.

Затем он поспешно попрощался и почти выбежал из мрачного здания морга. На улице Гарретту пришлось совершить усилие, чтобы, держась более-менее прямо, дойти до ближайшей подворотни и там, среди груд мусора, наконец согнуться вдвое, извергая завтрак, рвущийся наружу из его желудка. Потом он вытер рот платком, несколько раз жадно и глубоко вдохнул, медленно выпустил воздух из легких и вышел обратно на улицу, еще бледный, но чувствуя себя гораздо лучше. Инспектор вдруг невольно улыбнулся. Обгоревшая рана. Жуткое зияющее отверстие. Его нисколько не удивляло, что доктору было не по силам определить, какое страшное орудие пустил в ход убийца. Но он, Гарретт, с первой же секунды знал это.

Да, один раз он уже видел его. В 2000 году в руках отважного капитана Шеклтона.

Гарретту потребовалось почти два часа на то, чтобы убедить своего начальника выдать ему ордер на арест человека, который еще не родился. Он понимал, что задача будет не из легких, когда только приближался к дверям его кабинета. Суперинтендант Томас Арнольд был старым другом родного дяди Гарретта. В свое время он охотно согласился принять молодого человека в ряды своих детективов и всегда обращался с ним дружелюбно, но без особой сердечности, ничем не выделяя среди других. Случалось, что, когда Гарретту удавалось раскрыть какое-либо сложное дело, старый сыщик выказывал свое удовлетворение. Правда, Гарретту всегда казалось, что шеф, наблюдая, как сосредоточенно он работает, испытывал ровно то же самое, что, например, при виде хорошо действующей угольной печи.

На памяти Гарретта официальная улыбка лишь однажды сползла с лица суперинтенданта: когда, после только что совершенной экскурсии в 2000 год, возбужденный молодой человек ворвался к нему в кабинет, чтобы сообщить, что полиции следует немедленно запретить производство любых автоматов, а уже имеющиеся конфисковать и запереть на каком-нибудь складе и хорошенько охранять. Томасу Арнольду эта идея показалась совершенно бредовой. Ему оставался до пенсии только год, и меньше всего он желал усложнять себе жизнь попытками предотвратить нелепые беды, которые якобы угрожали человечеству в каком-то очень далеком будущем. Однако, признавая, что этот молокосос, племянник старого друга, наделен исключительными способностями, Арнольд скрепя сердце отправился с докладом к комиссару, попросив пригласить на совещание премьер-министра, чтобы ввести их в курс дела. Открыто Гарретта не высмеяли, но поступивший сверху приказ не оставлял места для маневров: никто не собирался запрещать производство автоматов, и граждане по-прежнему могли приобретать их для своих невинных целей, даже если сто лет спустя эти железные помощники человека вознамерятся поработить всю планету. Гарретт подозревал, что совещание трех высокопоставленных лиц, начисто лишенных воображения, наверняка проходило под взрывы хохота и колкие шуточки в его адрес. Но на сей раз дело обстояло иначе. Теперь они вынуждены будут посмотреть правде в глаза. Они не смогут умыть руки под предлогом того, что когда автоматы взбунтуются против людей, их прах будет мирно покоиться в могилах. На сей раз будущее само заглянуло к ним, оно без спросу ворвалось в их мир и совершило преступление в том отрезке времени, за который именно они несли ответственность.

Тем не менее суперинтендант Арнольд скорчил недоверчивую гримасу, как только Гарретт принялся излагать суть дела. Молодой человек

считал большой удачей то, что им довелось жить в эпоху, когда науки двигались вперед семимильными шагами и когда совершались открытия, о которых их деды не могли и помыслить. При этом он имел в виду не столько граммофон и телефон, сколько путешествия во времени. Разве поверил бы его дед, что современники внука станут посещать будущее, перешагивая через границу собственной жизни. Или посещать прошлое — те древние эпохи, о которых рассказывали книги. Путешествие в 2000 год привело Гарретта в такое возбуждение не столько потому, что дало возможность своими глазами наблюдать важнейшее для истории человечества событие — решающую битву между людьми и автоматами, сколько потому, что окончательно утвердило его в мысли: он живет в мире, где благодаря развитию науки все стало возможным. Да, сейчас он посетил 2000 год, но кто знает, в каких еще эпохах удастся ему побывать в течение жизни! Не случайно ведь Гиллиам Мюррей клянется, что очень скоро будут проложены новые маршруты во времени, так что, не исключено, им откроется и куда лучшее будущее — скажем, вновь восстановленный человечеством мир. А прошлое? Разве плохо отправиться во времена фараонов или в шекспировский Лондон, чтобы посмотреть, как великий драматург при свече творит свои знаменитые произведения? Все это наполняло душу молодого человека несказанным счастьем, он не уставал возносить хвалы Господу за столь удачную судьбу, Господу, в которого он до сих пор, несмотря на всю убедительность теории Дарвина, предпочитал верить. Поэтому каждый вечер, прежде чем лечь спать, Гарретт посылал улыбку звездному небу, где, по его представлениям, обитал Вседержитель, и улыбкой этой он давал Тому знать, что готов с полным восторгом принимать все новые и новые чудеса. Так что вряд ли стоит удивляться, что Гарретт отказывался понять людей, ставивших под сомнение всякого рода научные достижения, и уж тем более тех, кто равнодушно взирал на невероятный эксперимент Гиллиама Мюррея. К последним относился и его шеф, который до сих пор так и не потрудился изыскать возможность, чтобы совершить путешествие в 2000 год.

— Итак, если я верно вас понял, инспектор, вы пытаетесь меня убедить, что нашли единственный след в этом деле? — Томас Арнольд помахал рекламным буклетом «Путешествий во времени Мюррея», который ему вручил Гарретт, и ткнул пальцем в нечеткий рисунок, изображавший, как отважный капитан Шеклтон убивает короля автоматов Соломона.

Гарретт вздохнул. Раз Томас Арнольд ни разу не побывал в будущем, придется дать ему соответствующие разъяснения, то есть потратить драгоценные минуты и хотя бы в общих чертах изложить, что случится в 2000 году. К тому же надо растолковать, каким образом стали возможны подобные путешествия. И особенно подробно остановиться на том, что их в данный момент больше всего интересовало, — на оружии людей будущего. Это оружие сокрушает металл! Легко представить, что, если пустить его в действие против человека, рана будет весьма схожа с той, какой отмечено тело, находящееся сейчас в морге района Мэрилебон. Насколько известно инспектору, ни один из видов современного оружия не способен нанести столь ужасное повреждение, о чем, кстати, говорится и в медицинском заключении, составленном доктором Элкоком. Дойдя до этого пункта, Гарретт изложил Арнольду свою теорию: один из людей будущего, возможно даже сам капитан Шеклтон, тайком проник на «Хронотилус», доставлявший экспедицию в будущее и обратно, и теперь спокойненько разгуливает по 1896 году, имея при себе смертоносное оружие. Если дело обстоит так, действовать можно двумя путями: либо начать искать Шеклтона по всему Лондону, хотя поиски займут не одну неделю и нет никаких гарантий успеха; либо, не тратя лишних сил и времени, отправиться туда, где они наверняка застанут капитана — в 20 мая 2000 года. И сделать это проще простого: Гарретт отправится с двумя полицейскими в будущее, и они арестуют Шеклтона, прежде чем тот успеет зайцем пробраться на «Хронотилус».

— Кроме того, — продолжал инспектор, пытаясь убедить шефа, который с явным сомнением покачивал головой, — если вы позволите мне арестовать капитана Шеклтона в будущем, ваш отдел будет особо отмечен вышестоящим начальством, ведь мы внедрим в практику борьбы с правонарушениями нечто по-настоящему новое: мы докажем, что можно задержать преступника до того, как он, собственно говоря, совершит преступление. Иными словами, никакого преступления он уже и не совершит.

Томас Арнольд взирал на него в полном изумлении:

— Вы хотите сказать, что если вам будет позволено посетить двухтысячный год и арестовать убийцу, то убийство… то это убийство будет все равно как вычеркнуто из действительности?

Гарретт прекрасно понимал, насколько трудно такому человеку, как Томас Арнольд, уразуметь нечто подобное. Передвижения во времени таили в себе столько парадоксов! Сам Гарретт провел не одну бессонную ночь, пытаясь связать концы с концами.

— Я целиком и полностью уверен в успехе, — заявил он под конец. — Если я задержу его, до того как он совершит преступление, настоящее неизбежно изменится. Мы не только арестуем убийцу, но и спасем жизнь человеку: труп бродяги, вне всякого сомнения, в мгновение ока исчезнет из морга. — В голосе инспектора звучала убежденность, хотя он и сам, по правде сказать, с трудом представлял себе, как такое исчезновение произойдет.