Картахена
Шрифт:
Некоторое время я стояла перед маленьким зеркалом для бритья, висевшим на гвозде, и смотрела на свое лицо, на котором не было никаких следов прошедшей ночи. Ни теней под глазами, ни распухших губ, ни особого блеска в зрачках. Может, это потому, что наша любовь не взаимна? Потом я умылась, пошла в угол с реквизитом, перебрала все костюмы и нашла платье миссис Хилл, парик тоже был там – нейлоновые желтые волосы на марлевой подкладке.
Ли Сопра едва поместился в эти юбки, сказала мне калабрийка, нам пришлось затянуть корсет потуже и завязать шнурки на пару рыбацких узлов. Потом ему подыскали парик, правда довольно потрепанный, но он согласился и на это. Все смеялись как умалишенные, сказала она, когда капитан с гордым
На подоле платья остались темные следы, но это была не кровь, а земля. Я долго вертела платье в руках, нюхала его, смотрела на свет и наконец нашла то, что искала, на спине, примерно между лопаток. Пятнышко было едва заметным, но пахло мастикой, горечью, хвоей и дымом, этот запах ни с чем не спутаешь. Смола пинии. Пинии растут возле беседки, и только там, не считая одного дерева, небрежно прислонившегося к западной стене гостиницы.
Мое любимое дерево, Pinus pinea, сколько этих шишек я перетаскала домой, чтобы добыть из них белые орешки. Детские умения: как разобрать шишку, не ободрав пальцы, как узнать, готовы ли каштаны в сушилке, постучав ими друг о друга (если звенят, значит, высохли). Взрослые в пекарне стучали по корочке свежего хлеба, проверяя, издает ли она пустой звук. Сейчас в Траяно нет ни пекарни, ни давильни для оливок, а хозяйка сыроварни не смогла получить лицензию в какой-то конторе и продает свой товар чуть ли не тайком, из багажника машины, припарковав ее на задах церкви.
Мне хотелось показать платье Садовнику, но он еще спал, лежал на ковре ничком, на спине у него алели два комариных укуса. Я сняла с вешалки просторный длинный плащ (должно быть, мистера Пикеринга?) и прикрыла своего любовника. Какое-то время я стояла там, разглядывая платье, и вспоминала начало пьесы, которую читала за день до того в библиотеке.
Ах, Фредди, неужели совсем, совсем нет такси? Ты, наверно, плохо искал. Правда, Фредди, ты как-то очень беспомощен. Ступай снова и без такси не возвращайся.
Первый год в университете был посвящен истории и латыни, второй – праву, а на третьем начались мутные предметы вроде этики и социологии. На втором курсе мне было веселее всего, хотя зубрить приходилось немало. Однажды у нас был семинар о том, что такое следственный эксперимент, вел его настоящий сыщик, худой и очкастый следователь из Остуни, похожий больше на учителя математики.
Все, что я запомнила из его твердых и прыгучих, как каштаны, формулировок, было одно правило: прежде чем проводить формальный эксперимент с пойманным преступником, его нужно поймать. Но пока он не пойман, никто не мешает вам пойти на место преступления и попробовать изобразить все самим. Проделайте все, что проделывал убийца, и в глазах у вас прояснится. Даже если убийца проделывал совсем другое.
Я решила последовать его совету в один из апрельских дней, когда у меня случился выходной: Пулия, которую я вечно подменяю по воскресеньям, решила поработать сама и даже стирку взяла на себя. Думаю, что они с поваром просто хотели побыть вдвоем в полупустой гостинице. У них какая-то старая, но страстная история. Помню, как она забеспокоилась, когда за день до этого застала меня в кухне за попыткой разговорить Секондо.
Я сидела за столом и резала зеленые перцы, а он делал сразу восемь дел и еще отвечал на мои вопросы, оказываясь то в другом конце кухни, откуда его голос звучал гулко, будто в бочку, то над самым моим ухом, так что я слышала крахмальное потрескивание его униформы.
Мне нужно было знать, как проходила репетиция «Пигмалиона» в тот вечер, когда убили хозяина. Я уже опросила человек девять, осторожно, как бы невзначай, и все их рассказы были похожи, но одна вещь не давала мне покоя: никто не мог с точностью сказать, что видел капитана безотлучно пребывающим на сцене или рядом с ней.
Пьесу, найденную в библиотеке, я прочла несколько раз, едва заметно отмечая карандашом появления миссис Эйнсфорд Хилл. Прежняя кандидатка на роль, массажистка по прозвищу китаянка, отказалась из-за слишком открытого платья. Другого платья не нашлось, и даму поручили играть капитану. Он был единственным чужаком, допущенным Бранкой к спектаклю, такова была затея: участвуют только обслуга и врачи. Все держалось в секрете от постояльцев, даже название пьесы.
Итак, они затянули корсет, завязали концы шнурков, и снять платье без посторонней помощи он уже не мог. В пьесе пять действий, и миссис Эйнсфорд Хилл появляется в первом и в третьем, а во втором профессор ведет разговоры с отцом цветочницы. Мусорщик Дулиттл – это была роль повара, и с тех пор он успел ее основательно позабыть.
– Я так волновался на репетиции, что все время путал слова, – сказал он, срезая жир с куска свинины, – в глубине души я был рад тому, что спектакль не состоялся. Ты хочешь знать, видел ли я капитана? Еще бы, у меня в глазах рябило от его лазурных юбок, в которых он выглядел как педик. Да он и есть педик!
Повар закончил с мясом и сел нарезать молодой лук, от которого у меня полились слезы, потом он кивнул на перцы, я взяла вилку и стала выковыривать семена. Я представила, как светлые кудри миссис Эйнсфорд Хилл мелькают в темноте, как, быстро перебирая ногами под кринолином, капитан мчится по аллее в сторону беседки, оглядываясь на освещенный флигель, где идет репетиция. Узлы на корсете были завязаны туго, но в узлах ли было дело? Разве викторианское пышное платье не самый лучший рабочий костюм для убийцы?
– Может, его и не было каких полчаса, пока я ругался с Хиггинсом, но в третьем действии он точно выскочил на сцену. – Повар бросил лук в кастрюлю и взялся за стебли сельдерея. – Все так и зашлись от смеха: прическа у него свалилась с головы, но не упала, а зацепилась за воротник платья и болталась сзади, чисто облезлая львиная грива. Правда, роль свою он оттарабанил назубок, тут не придерешься.
На следующее утро я отправилась к театральному флигелю и открыла дверь ключом, взятым украдкой в кабинете администратора. Там я сняла форменное платье, надела майку и шорты, позаимствованные в теннисной раздевалке, сменила туфли на кеды, засекла время и побежала напрямик – через буковый парк – в сторону этрусской беседки. Крыша беседки желтела совсем рядом, но я знала, что это только видимость, потому что придется бежать сначала на холм, а потом с холма. Добравшись до конца аллеи, я кивнула двум одиноким пиниям, за которыми начиналась целая роща из пиний помоложе, тропинка между ними была усыпана хвоей и прошлогодними шишками. На шишки я старалась не наступать – в них живут муравьи. Примчавшись к павильону, я отдышалась, сделала несколько выстрелов из воображаемого оружия, развернулась и побежала обратно.
Решив немного срезать, я свернула с тропы, споткнулась о корни и упала, ободрав колено. Возле ручья я потеряла минуту на то, чтобы встать на колени и попить воды. Пробегая мимо лестницы, ведущей к воротам, я заметила людей и какое-то время стояла в кустах, думая о том, что убийца, возможно, стоял на том же самом месте. Еще через десять минут я смотрела на оставленные во флигеле часы, стрелка стояла на половине первого. Ровно сорок минут, не считая потерянной.
Я сняла кеды и влажную майку, сунула их в сумку, надела униформу, вернулась в отель и прямиком отправилась в библиотеку. Под удивленным взглядом Вирги я некоторое время рылась на полках, потом нашла томик Бернарда Шоу, села в кресло и стала его изучать. В середине пьесы и вправду обнаружился удобный момент: миссис Хилл появлялась в первом действии, а потом исчезала до начала третьего. Примерно на сорок минут.