Картина без Иосифа
Шрифт:
Возник вопрос о жестоком обращении, когда узнали про ребра.
— У полиции? — с удивлением спросил Линли. — Если кости сломаны после смерти…
— Они бы поняли. Я знаю. Это была не полиция. Разумеется, они ее опрашивали, но после отчета патологоанатома были удовлетворены. И все-таки среди паствы шли перешептывания. И Сьюзен была в таком положении…
Кейт встала и подошла к окну, раздвинула шторы. Дождь барабанил по стеклу. Она произнесла задумчиво, но не без злости:
— Я винила его. И до сих пор виню. Но Сьюзен корила только себя.
— По-моему,
— Нормальная? — Кейт хмыкнула. — В ее ситуации не было ничего нормального.
Линли ждал, не возражая и не спрашивая. Дождь лился струйками по стеклам. Внизу в офисе зазвонил телефон.
— В первые два месяца Джозеф спал в их спальне.
— Едва ли это отклонение от нормы. Казалось, она не слышала.
— Затем Робин настоял, чтобы его перевели в отдельную комнату. Сьюзен хотела, чтобы он был рядом с ней, но подчинилась Робину. Как всегда. А его доводы были убедительными.
— Что за доводы?
— Он уверял, что в любом возрасте, даже в младенчестве, ребенок не должен становится свидетелем того, что Робин в своей безграничной мудрости называл «сокровенной сценой» между родителями. — Кейт отвернулась от окна и глотнула еще бульона. — Робин отказывался заниматься сексом, пока ребенок находился в комнате. И Сьюзен пришлось согласиться. Но вы, видимо, представляете, как смерть ребенка повлияла на их дальнейшие отношения.
Брак стал быстро распадаться, сообщила она. Робин погрузился в работу, чтобы отвлечься. Сьюзен впала в депрессию.
— В то время я жила и работала в Лондоне, — сказала Кейт, — и пригласила ее ко мне погостить. Водила ее по галереям. Давала ей книги, мы гуляли по парку, любовались птицами. Я показывала ей город. Делал все, чтобы вернуть ее к жизни. Но она упивалась своим горем, своей виной и ненавистью к себе. А Робин ничего не делал, чтобы помочь ей.
— Вероятно, он сам горевал.
— Она никак не могла прийти в себя. Каждый день, приходя домой, я видела ее сидящей на кровати с прижатой к груди фотографией ребенка. Она могла говорить только о нем, вспоминать все детали того ужасного утра. И так день за днем. Словно разговоры об этом могли помочь… — Кейт вернулась на софу и поставила кружку на круглую мозаику, служившую подставкой на журнальном столике. — Она буквально истязала себя. Я говорила ей, что она молодая. Что ей надо родить еще одного ребенка. Джозеф умер. Его нет. Он похоронен. И если она не вырвется из этого и не позаботится о себе, то будет лежать рядом с ним.
— Так и случилось.
— Я виню его в этом. С его «сокровенными сценами» и жалкой верой в Божий промысел, ведающий нашими жизнями. Это он ей так говорил. Что такова была воля Божья, что Джозефу суждено было умереть. Жуткий человек. Сьюзен верила во всю эту чушь и считала, что Бог наказал ее. Но за что? За что?
Кейт вытащила платок во второй раз. Прижала ко лбу.
— Простите, — сказала она. — Мне тяжело все это вспоминать.
— Так почему же Робин Сейдж
— Он внезапно заинтересовался ею, — ответила она. — Те шесть месяцев, которые привели ее к смерти, она для него почти не существовала. А тут он вдруг проснулся. Спрашивал, что она делала, когда была здесь? Куда ходила? О чем говорила? Как себя вела? С кем встречалась? — Она горько засмеялась. — После стольких лет. Мне хотелось врезать по его постной физиономии. Ведь так спешил ее похоронить…
— Что вы хотите этим сказать?
— Он опознавал трупы, выброшенные на берег. В двух или трех опознал Сьюзен. Другой рост, другой цвет волос, другая комплекция. Все это не имело для него значения. Он очень спешил.
— Почему?
— Не знаю. Сначала я думала, что у него появилась женщина, на которой он хочет жениться, и поэтому ему нужно официально объявить о смерти Сьюзен.
— Но он не женился.
— Нет. Должно быть, та женщина его отвергла.
— Говорит ли вам что-нибудь имя Джульет Спенс? Он не упоминал о ней, когда был у вас? Не рассказывал ли о ней Сьюзен?
Она покачала головой:
— А что?
— Она отравила Робина Сейджа. Месяц назад в Ланкашире.
Кейт подняла руку, словно хотела поправить прическу, и опустила, не дотронувшись до волос. На мгновение взгляд ее стал отрешенным.
— Странно, но ваше сообщение меня обрадовало.
Линли не удивился.
— Ваша сестра говорила когда-либо о мужчинах, когда гостила у вас? Встречалась с кем-нибудь, когда ее брак стал распадаться? Мог это обнаружить ее муж?
— Она не говорила о мужчинах. Только о детях.
— Что ж, между ними существует неизбежная связь.
— Я всегда считала это злой шуткой природы. Все стремятся к оргазму, не соображая, что это просто биологическая ловушка для размножения. Какая нелепость.
— Люди нуждаются друг в друге. Ищут не только интима, но и любви.
— Особенно глупцы, — заметила Кейт. Линли поднялся. Кейт подошла к креслу, где он
только что сидел, и поправила подушку. Затем провела пальцами по спинке кресла.
Он наблюдал за ней, гадая, каково было ее сестре. Горе ждет понимания и участия. Не удивительно, что она чувствовала себя здесь изолированной от всего мира.
— Вы не знаете, зачем Робин Сейдж мог звонить в Социальную службу Лондона?
Кейт сняла волосок с ворота своего пеньюара.
— Вероятно, разыскивал меня.
— Вы сотрудничаете с ними? Посылаете к ним своих девочек на временную работу?
— Нет. Я занимаюсь этим бизнесом всего восемь лет. Прежде работала в Социальной службе. Вот он и позвонил туда.
— Но вы фигурировали в его планах еще до того, как он ездил в Социальную службу. Зачем, как вы думаете?
— Трудно сказать. Возможно, он хотел просмотреть бумаги, касающиеся Сьюзен, и совершить путешествие в прошлое. Социальная служба в Труро, вероятно, тоже как-то участвовала в расследовании смерти ребенка. Возможно, он искал какие-то бумаги в Лондоне.