Карточный домик. Проклятье королей
Шрифт:
– Ларссон? – переполошенный Коннор оторвал его от себя за плечи и с испугом посмотрел ему в лицо, сжимая его в ладонях, но, кроме улыбки и озорного блеска в глазах, ничего на нем не увидел.
– Пусть сегодня это будет так, Уэст, если так тебе будет спокойнее, – снисходительно заговорил он. – Я ничего не имею против, правда, – закивал Ли и положил свои ладони поверх рук Уэста. – Скажи мне, когда решишь перестать играть в недотрогу, а я спать, утром мне нужно поговорить с женой, – проговорил он преисполненный спокойствия и неторопливо поднялся из кресла, ковыляя в сторону спальни Уэста.
– Какого хера это значит, Ларссон? – напрягся Уэст, заметив, как Лиам сбросил
– Ты знаешь, Уэст! – крикнул Лиам, подобно стриптизерам раздеваясь на ходу. – Но если ты не знаешь, то и я ничего не видел и не слышал, – нагло скинув форменные брюки, Лиам залез под одеяло на постель Коннора.
– Объяснись? – прогремел Уэст, врываясь в спальню.
– Коннор, – Лиам оторвал голову от подушки и с прищуром посмотрел на него. – Джентльмены не обсуждают своих побед, – отчитал он его, цокнув языком. – Будешь ложиться – погаси свет и поставь будильник, мне утром ехать к жене, – Лиам накрылся одеялом с головой, показывая тем самым, что разговор окончен.
– Твою мать, твою мать, твою мать! – проорал Уэст, вылетая из комнаты в ванную.
– Вот-вот, слово в слово! – прикрикнул Лиам, на что Уэст громко и раздраженно хлопнул дверью. – Опять, – недовольно пробубнил он.
Из ванной доносилась громкая ругань, звук разбитого стекла, сменившиеся шумом воды. Спустя долгие хождения по квартире под отборный мат и еще несколько разбитых вещей кровать в спальне все же скрипнула под весом ложившегося в нее человека.
– Ну, ты и скотина, – огрызнулся Уэст, повернувшись к Ларссону спиной.
К сожалению, во второй спальне кровати не было, а на диване в гостиной мог разместиться разве что подросток, ну или жена Лиама. Все еще грезя о крепком и здоровом сне, Уэст все же лег на свою законную собственность, игнорируя на ней нежелательные элементы.
– Мне ответить? – проговорил Лиамель в подушку, пребывая уже на грани сна.
– Заткнись лучше, – огрызнулся Уэст, и Ларссон не стал спорить. – Послушал тебя на свою голову! – продолжал ворчать он и услышал, что Лиам набрал воздуха для ответа.
Судя по шуму вдоха, ответ предполагался долгий и детальный.
– Молчи, ради бога! – остановил его Коннор, надеясь сохранить остатки своего здравомыслия, державшиеся на сплошном отрицании, судя по всему, ненадолго. И когда остатки здравомыслия покинули его на грани сна, Уэст выдавил:
– Черт меня дернул связаться с женатым, – высказал он нервно хихикнув, и услышал такой же сдавленный смешок в ответ.
– Я не хотел тебя расстраивать, – будто бы извиняясь, высказал Ларссон.
– Ты ожидал другой реакции? – и вот теперь Уэст искренне удивился.
– Честно? – Ли выдержал небольшую паузу. – Иначе меня бы здесь не было, – громко сглотнув, ответил он с плохо скрываемой обидой. – Доброй ночи, Уэст, извини за настойчивость, этого больше не повторится, – искренне проговорил Ларссон.
– Чего не повторится? – напрягся Коннор.
– Того, чего никогда не было, – Лиам все же уточнил и опять спрятался под одеялом с головой, услышав, как Уэст втягивает воздух и с тихим «сука» выпускает его из себя.
Примечание:
De puta madre* (испанский) – ох*ительно
Vete a la polla!** (испанский) – иди на х*й
День Независимости.
В ее небольшой, невероятно сложной, но полностью упорядоченной Вселенной все было просчитано до мелочей. Малейшие отклонения этих самых мелочей от нормы тоже были просчитаны. Все в жизни мисс Эванс было на местах и при деле: у нее была работа, которую следовало своевременно выполнять; семья, которой необходимо уделять время; долг, о котором нужно ежеминутно помнить. Все максимально рационализировано, сведено до простейших алгоритмов, выверено по несколько раз и апробировано на практике. И вдруг система дает сбой. Клинит и коротит, врубая аварийные системы по их назначению. Виной всему гигантских размеров просчет, незамеченный еще на этапе составления всего этого жизнеустройства, прямо на стадии котлована, в который еще не начали заливать свежий бетон. Где-то что-то и когда-то она, конечно же, слышала и подозревала о возможном наличии дефекта, но если убедить себя, что ты ошибаешься, жить будет намного проще, чем изначально признать нерешаемую проблему, которая позже выйдет тебе боком.
И опять все по старому сценарию: сбежать от проблемы кажется наилучшим решением, поскольку иногда иного попросту нет. Как ее угораздило вляпаться, пропустить мимо себя самое важно и не заметить, мисс Эванс и предположить не могла. В какой отрезок времени ее высокомерный и циничный босс окончательно отпустил свою паранойю в свободное плавание, в котором та по-тихому задушила подушкой зачатки его человечности и окончательно превратила в безжалостное и беспощадное, как китайское поле чудес, существо? В какой момент времени Сир Безупречный довел свою манию контроля до желания абсолютного и слепого подчинения, причем в ход у него шли любые методы и средства. Напугать до полусмерти – легко, превратить в отбивную – пожалуйста, обольстить до полного размягчения лобной доли – в этой жизни нет ничего проще. Самое страшное, что он оказался прав. От обиды на корне языка стоял стойкий вкус желчи, а в теле еще отдавались отголоски восхитительных ощущений, подаренных недавней близостью. Его близостью – аспида, что сжимал вокруг нее кольца, свитые чешуйчатым телом, и травил ее дурманящим ядом.
Фиаско горькое на вкус. У него привкус меди от источаемого аспидом яда и пепла, оставшегося на его губах после ночных перекуров. Хотелось бы стереть последний час жизни из памяти, да уже не выйдет. Оставалось надеяться, что поцелуй с запредельной концентрацией купороса окончательно не вытравил остатки разума. Видимо, что-то рациональное в ее голове еще осталось, раз верить в его искренность она себе не позволила. Кто угодно, только не человек, использовавший людей как солевые батарейки, и с легкостью подбиравший замену уже выжатым досуха.
За семь лет знакомства, постоянных противостояний, провокаций и блефа ни разу еще их общение не оказывалось столь близко к открытой конфронтации при полной видимости обратного, по крайней мере, в глазах Адама. У Мии не было сомнений, что он ни на мгновение не сомневался в собственной неотразимости, как, в общем-то, делал это всегда. Правда, еще он всегда открыто демонстрировал пренебрежительное отношение к ней, не упускал возможности задеть, ткнуть носом в ошибки, а порой и не брезговал публичными высказываниями с ярким негативным окрасом, но лучшее враг хорошего, и даже совершенство – совершенствуется. С годами его методы стали тоньше и расчетливее. Теперь в бочке меда практически невозможно почувствовать черпак дегтя, которым та была умело приправлена. Сир Безупречный в желании укрепить позиции для полного контроля не побрезговал замараться о безродную плебейку, лишь бы она и дальше смотрела ему в рот и не посмела возразить. Наверное, кресло в Конгрессе того стоит, раз он пошел на крайние меры. Что он на них способен, никто и никогда ни минуты не сомневался. Если только сам Адам и то – где-то в самом начале.