Карточный домик
Шрифт:
На Даунинг-стрит он сразу прошел в комнату заседаний кабинета. Он вел себя так, словно был посетителем. Медленно, как-то по-новому оглядел всю комнату, пройдясь внимательным взглядом по ее элегантной обстановке, прекрасной классической архитектуре и историческим картинам. Взгляд его приковал к себе стол, за которым заседали члены кабинета, — символ уникальной британской формы коллективного правительства. Он медленно обошел вокруг стола, скользя ладонью по зеленому сукну, и остановился у его дальнего конца, возле кресла, которое он впервые занял десять лет назад, когда пришел сюда самым молодым
Взглянув вверх он встретился глазами с Робертом Уолполом — казалось, он смотрел прямо на него.
— А что бы ты, старина, делал на моем месте? — прошептал он — Я полагаю, боролся бы. И если бы потерпел неудачу, то продолжал бы бороться и бороться. Ну что ж, увидим, что будет дальше.
Пройдя к своему креслу, он медленно уселся в него и сразу почувствовал себя затерянным в середине огромного стола, Колинридж потянулся к единственному в этой комнате телефону, стоявшему на столе рядом с книгой записей. С другими абонентами соединял его телефонист — один из тех, кто обеспечивал телефонную связь с миром все 24 часа в сутки.
— Соедините меня с канцлером казначейства, пожалуйста!
Менее чем через минуту послышался звук телефонного зуммера. Звонил канцлер назначейства.
— Колин, ты видел это? Как думаешь, не будет ли слишком резкой реакции на фондовом рынке?
— Надо будет позаботиться, чтобы этого не произошло. Будем созваниваться.
Потом он вызвал министра иностранных дел.
— Какой ущерб это нам нанесет, Патрик?
Вултон прямо сказал, что с нынешней репутацией правительства невозможно добиться тех изменений бюджетной системы Общего Рынка, которых уже давно требовало правительство Великобритании и о чем, как о задаче первостепенной важности, говорилось во время предвыборной кампании.
— Еще месяц назад решение этой проблемы было уже в пределах досягаемости, протяни руку -и оно у тебя! После нас за столом переговоров такой же вес и такое же влияние, как у осла семейства О'Рейли. Извини, Генри, но ты ведь просил меня говорить откровенно.
Потом дошла очередь до председателя партии. Уильямс уловил его официальный тон и ответил ему тем же.
— Премьер-министр, в течение последнего часа мне звонили семь из наших председателей партийных комитетов региональных организаций. К сожалению, все они опасаются, что создалась ситуация, которая может привести к гибели партии. По общему мнению, мы зашли так далеко, что уже нет обратного хода.
— Нет, Тедди, — поправил его Коллинридж, — они думают, что не у партии, а у меня нет обратного хода. А между тем и этим большая разница.
Еще один телефонный звонок предназначался его личному секретарю — он попросил узнать, не смогут ли его принять завтра около полудня во дворце. Через четыре минуты секретарь перезвонил ему: Ее Величество будет рада встретиться с ним в час дня.
Тут только он почувствовал огромное облегчение, словно с плеч спала колоссальная тяжесть. Он поднял голову и в последний раз взглянул на Уолпола.
— Да, конечно, ты бы боролся. Возможно, даже и победил. Но мое положение уже погубило брата и сейчас губит меня самого. Я не позволю, чтобы очередь дошла до жены. — Сорок девятый преемник Уолпола на посту премьер-министра пересек комнату почти в последний раз и,
— Между прочим, стало как-то легче!
Часть III
Сдача карт
Понедельник, 25 октября
На следующий день члены кабинета министров около 10 часов утра собрались вокруг стола. Каждого приглашали на Даунинг-стрит лично, и многие поэтому удивились, увидев там и других коллег. Царила атмосфера чего-то необычного, всех снедало любопытство, и разговоры за столом в ожидании премьер-министра велись в непривычно приглушенной тональности.
С первыми звуками колоколов Биг Бена дверь отворилась и вошел Коллинридж.
— Доброе утро, джентльмены! — Голос у него был непривычно мягок. — Я благодарен вам за то, что пришли. Не буду вас долго задерживать.
Сев на свое место, он вынул из кожаной папки лист бумаги, положил его перед собой на стол и медленно обвел глазами своих коллег. В комнате не было слышно ни звука.
— Я не сообщил заранее, что наша утренняя встреча будет заседанием кабинета в полном его составе. Как вы вскоре поймете, это необходимо. Так мы избежим лишнего внимания и толков со стороны прессы.
Он глубоко вздохнул, и это был вздох боли и облегчения.
— Сейчас я зачитаю вам короткое заявление, текст которого несколько позже будет опубликован в печати. В час дня я отправлюсь в Букингемский дворец, чтобы сообщить его содержание Ее Величеству. Вынужден просить всех вас, под страхом нарушения данной вами при вступлении в должность клятвы, не разглашать содержание этого послания, прежде чем его не передадут для опубликования. Я должен быть уверен, что Ее Величество узнает это от меня, а не из газет, и буду просить каждого из вас отнестись к этому, как к личной любезности по отношению но мне.
Он медленно обвел глазами сидящих за столом, по очереди ловя их взгляды, и каждый молча кивнул ему в ответ. Взяв со стола бумагу, он начал ее читать размеренным, спокойным голосом. Ему удалось этого добиться.
— В последнее время на страницы газет и в другие средства массовой информации хлынул поток обвинений в нечистоплотных коммерческих сделках, адресованных мне и членам моей семьи, и конца этой кампании не видно.
Я уже неоднократно заявлял и сегодня хочу повторить, что не сделал ничего, чего мне следовало бы стыдиться. Все это время я твердо придерживался всех правил и положений, регулирующих поведение премьер-министра.
Меня обвиняют в одном из самых серьезных проступков, которые может совершить должностное лицо, — в использовании служебного положения и конфиденциальной информации в целях обогащения моей семьи. Я не нахожу объяснения тем странным обстоятельствам, о которых говорится в средствах массовой информации, поэтому попросил секретаря набинета министров провести самостоятельное официальное расследование.
Характер предъявляемых обвинений не дает мне возможности самому доказать свою невиновность, но я уверен, что результаты официального расследования секретаря набинета полностью прояснят фактические обстоятельства этого дела и мою абсолютную непричастность к нему.