Карточный домик
Шрифт:
Эля сидела в баре с чашечкой кофе за столиком у стены и смотрела на танцующих. «Вика, я опять тебя не узнала, богатой будешь! — «А почему ты одна?» — «Алеша ушел. Тебе понравился мой сын?» — «Эль, не надо только говорить, что ты допускаешь, что он может кому-то не понравиться. Он кто по гороскопу?» — «Ты не меняешься, Викунь, — улыбнулась Элеонора, погладив Вику по руке. — Я соскучилась по тебе, почему ты не звонила?» — «А ты?» — «Ладно, обе хороши. Подруги. Одноклассницы. Вик…» — «Что?» — «Взять тебе кофе?» — «Сиди, я сама возьму. Попозже». — «Можно тебя попросить об одном одолжении? Я сразу, как тебя увидела… Можно?» — «Конечно». — «Обещай». — «Ну, обещаю, обещаю». — «Алешка дико устал от экзаменов, от соревнований, от всего… И он у меня какой-то не такой, как все, ты сама, наверно, почувствовала». — «Да уж, — порхнула Вика пальцами правой руки, сжатой им, убеждаясь, что с маникюром все в порядке. — Почувствовала». — «Красавец, умница, память феноменальная, спортсмен… Но вот с девушками у него как-то — то одна, то другая, то третья, и все какие-то… Понимаешь? Сейчас вот одна… Тамара. И с ребенком уже. А он — студент МГУ, представляешь! Кандидат в мастера спорта, если Бог даст, в октябре в Грецию должен лететь на соревнования. Да и старше она на целых три года. Викунь, ты знаешь, сын для меня — все… — Элеонора виновато посмотрела школьной подруге в глаза. — Бога ради, не обижайся только, ладно? Обещаешь? Это просто так, ну… чтобы посмеяться. В шутку. Не могла бы ты как-нибудь отвлечь его, что ли? Увлечь чуточку. Ты меня понимаешь? Я бы никого, конечно, не могла об этом попросить, но с тобой мы… Я ведь знаю, тебе это ничего не стоит». — «Мне это ничего не стоит», — едва слышно проговорила Вика. «Я не то хотела сказать, ты…» — «Да я поняла тебя, Эль. Я попробую. Но не уверена, что у меня получится». — «А я абсолютно уверена, на все сто процентов! Будь я на его месте, я бы в одночасье голову от тебя потеряла! Эта Тамара из текстильного… хорек по сравнению с тобой. Хоть и в дочки тебе годится, — добавила Элеонора Степановна. — Ты заметила, как он на тебя смотрел там, на пляже? А я заметила. Я сейчас позвоню ему, и он спустится, вы потанцуете немножко, ладно?» — «Зачем так торопиться, Эль? И — что значит, чуточку увлечь? А если…» — «Не говори глупости».
На другой вечер Эля привела их в бар сразу после ужина, сели возле танцевального пятачка, полукруга, у открытой на море двери. Еще не было многочисленных знакомых, которыми Вика на курорте обрастала, словно амфора ракушками на дне моря, и которые походили друг на друга теннисной подтянутостью, контактностью, умением шутить и договариваться со швейцарами в ресторанах, а еще маниакальным стремлением проводить ежегодный заслуженный отпуск без своих законных половин. «Потанцуете? — сказала Эля, когда сын принес три кофе и запотевший графин с ледяным апельсиновым соком. — А я на вас полюбуюсь». Виктория поднялась, вышли в центр полукруга, она положила Алеше руки на плечи и вновь увидела это молодое гибкое мускулистое тело в белом песке на пляже, где они пробыли весь день, с завтрака до ужина, и где она, да и многие женщины и девушки снова и снова обращали взгляды, скрываемые от близлежащих мужчин, к нему, который, казалось, ничего не замечал, лежал у воды, раскинув руки, глядя в небо, или с малышами строил что-то из песка, или заплывал воздушно-легким кролем далеко за буи, и там они подолгу о чем-то разговаривали со спасателем Эдемом, сидевшим в лодке, и потом неторопливо плыл обратно брассом, выходил, копия Аполлона Бельведерского, разве что не вовсе обнаженный, а в коричневых плавках, стягивающих узкие бедра. Многажды Виктория порывалась уйти на дикий пляж, где уже которое лето подряд вкупе с другими женщинами вела борьбу с унижающими достоинство тела млечными полосами, остающимися от купальника, даже бикини, но так и не смогла уйти, и Элю туда не отпустила; играли в переводного дурака, хохотали, слушая анекдоты, посменно рассказываемые знакомыми Вики, фотографировались, ели виноград и арбуз, привезенный Эдемом, катались на моторной лодке под названием «Жучка», видели сверкающие на солнце медные спины дельфинов, после чего Алеша учил Викторию плавать баттерфляем, но безуспешно.
Так прошло несколько дней, и они снова вышли в центр танцевального пятачка, и она привычно уже положила ему руки на широкие мускулистые плечи, но бармен Зурик сменил кассету и на полную громкость врубил рок-н-ролл, который Виктория танцевала последний раз, когда была ровесницей Алеше, и вот опять все возвращается, особенно в женской судьбе — поначалу она уверена была, что не получится, тело не слушалось, поскользнувшись в развороте, она непременно бы опрокинулась навзничь, не подхвати ее в последнее мгновенье, перед самым полом юный партнер сильными своими руками, но спустя несколько минут уже такое было впечатление, особенно у тех, кто только приехал на Мыс, пришел в бар и прежде их с Алешей не видел, что эта пара отдыхает после международного танцевального конкурса, победителями которого стала, — так казалось ей, когда они вновь и вновь выходили и с первых же тактов подстраивались друг под друга, попадали в единый такт, и по ее команде он выставлял вперед колено, а она, перевернувшись два, три раза, садилась на него, вскидывая к потолку вытянутые ноги, или пролетала между его ногами и тут же оказывалась у него на спине, перехватив руки, он перебрасывал ее через себя, и она снова отталкивалась от его колена и взлетала, теряя из виду в безумных этих пробросах и переворотах все на свете, забывая о земном притяжении, и действительно однажды вспорхнула, полетела, но до этого были аплодисменты после каждого танца, после каждого па, были розы, которые ставил кто-то каждое утро в вазу на ее стол и вечерами бросал с неба на балкон… До этого было многое, но запомнился средневековый православный храм с витражами в закатных лучах, и органная музыка, и небесной чистоты голос, возносящийся под купол, итальянский, латынь или какой-то иной язык, она все понимала, потому что пели о ней, для нее, как для нее всходило солнце над морем и плескались у берега прозрачные мягкие волны. Возле скалы «Прощай, Родина», куда они поехали со спасателем Эдемом, Алеша учил ее стрелять из подводного ружья; надев маску и взяв в рот трубку, она плавала, к ней заглядывали рыбы, большие и маленькие, с длинными шелковистыми плавниками, и она так и не выстрелила, а ружье выронила, замечтавшись о детстве, и Эдем с трудом потом разыскал его под скалой. И был праздник Нептуна, которого изображал Эдем, а ее нарядили любимой русалкой, дочкой Нептуна, и фотографировали со всех сторон без конца, и дрались за нее на мечах, перетягивали канат, бросали всех в воду, а вечером ели из огромного чана уху деревянными ложками, и тут выяснилось, что самым достойным руки дочери морского царя признан он, Алеша, и возликовавший Эдем (наверняка приложивший к решению жюри свою волосатую руку) повез их вместе с русалками, пиратами и чертями к себе в горы, откуда они выбрались лишь к вечеру на следующий день, нагруженные грецкими орехами, инжиром, фейхоа, айвой, маджари, чачей, перцем и аджикой, которую готовит мать Эдема, тетя Ева, а лучше ее не готовит никто на всем побережье.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Только о вас и говорят. Как будто и говорить больше не о чем. Слава Богу, никто не знает еще, сколько тебе лет». — «А сколько мне лет, Эленька?» — «Вы куда вчера после всего исчезли? Я искала вас». — «Гляди, чайка». — «Гляжу… Вы где были вчера вечером? Вика, не сходи с ума, прошу. Ему же учиться и вообще». — «Хорошо я загорела?» — «Загар потрясающий. Но не сходи с ума». — «Давай каждый день на дикий пляж ходить». — «Я боюсь, что он придет к тебе сюда. Он тебя видел… вот так, без всего? Скажи мне, я все-таки мать как-никак». — «Как-никак, — Виктория рассмеялась, переворачиваясь на спину и вытягивая ноги, вдруг погрустнела, снова заулыбалась, взглянув на море с одиноким парусом. — Хочешь, на мостик встану?» — Вика выгнулась и встала на мостик. «Ты действительно еще совсем девчонка, — сказала школьная подруга. — И стихи, наверное, по-прежнему пишешь, да? Завидую я тебе. Ни забот, ни хлопот. Я слышала, ты и с член-корром своим развелась уже? Который он по счету? Ну, ладно, ладно, не будем… Знаешь, деньги только на обратные билеты у меня остались. Все выцыганил тебе на розы». — «И ты хочешь, чтобы я вернула?» — «Дура ты, Викунь. Но не сходи с ума, я умоляю!»
Солнце зависало над морем, пустели кабинки и лежаки на «цивильном», как его называли, пляже, под лежаками оставались разорванные целлофановые пакеты, персиковые косточки, вываленные в песке, крышки от бутылок… Нагромождения облаков вспыхивали, будто облитые бензином, прогорали насквозь, и солнце — объятый пламенем сказочный корабль, погружалось в воду, долгожданные влюбленными романтиками сумерки поначалу как бы сдержанно, но тотчас и забыв стыд, откидывались, и под черной, испещренной звездами и мерцающими на горизонте огоньками цыганской юбкой бушевала курортная ночь, с песней сезона «Яблоки на волнах», которую пели всюду и на разные мотивы, с цикадами, шелестом, шепотом, дыханием, с огромной луной и лунной дорожкой, по которой так хорошо плыть, плыть, а потом сидеть на лежаке, накинув на влажное тело махровый халат, и слушать, как накатывают волны, теплые, фосфоресцирующие, и отползают, увлекая за собой переливающуюся в лунном свете гальку, которая потрескивает, пощелкивает и замирает до новой волны, и слушать шепот, и шептать, чтобы шепот переливался из уст в уста. «Ну почему почему потому что ты еще маленький и глупый ты так и будешь называть меня «тетей» да какие у вас соленые губы скажи мне «ты» иначе я обижусь слышишь противный мальчишка если ты сейчас же не скажешь мне «ты» пожалуйста какие у тебя соленые губы а еще какие еще нежные а что ты подумал когда меня увидел я совсем с тобой рехнулась ты знаешь об этом а кто тебя учил целоваться развратный мальчишка если я узнаю что ну иди ко мне ближе как ты думаешь те огоньки это что ты маме все о себе рассказываешь да она уверена что все обо мне знает наивная только я о тебе все знаю да потому что ты мой ну обними скорей покрепче согрей боже какая пошлость я совсем голову потеряла разбойник мой ты мечтал когда-нибудь о том что вот так будешь сидеть на берегу ночного моря с такой женщиной нет ну почему потому что потому оканчивается на «у» глупыш нельзя нам последнюю черту переступать пойми».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Приезжает». — «Кто?» — «Тамара. Он комнату для нее снял в поселке». После ужина, надев голубое платье с разрезом, тяжелые серьги, накрасившись, Виктория спустилась в бар. Его там не было. Она выпила чашку кофе, улыбнулась бармену Зурабу, кому-то из знакомых что-то ответила и вышла в насыщенную запахами моря и роз темноту. В баре заиграл рок-н-ролл. Светлые камушки шуршали, скрежетали мерзко под ногами, на каблуках идти было трудно. Не доходя до беседки, она свернула в заросли тростника, к полянке, на которой они нашли с Эдемом и Алешей подраненную чайку. На бревне у кострища сидела пара. «Ну что ты, глупая? Да мало ли что скажут… Она в одном классе с матерью училась, просто сохранилась лучше, но ты приглядись к ней на пляже, она там почти без косметики. Ну, дурочка, нашла, к кому ревновать. Она даже и не бальзаковского возраста. Просто маман, так сказать, попросила об одолжении — несчастная, говорит, бабенка, все у нее в жизни наперекосяк…»
Но через два дня Тамара, зеленоглазая, с распущенными по худеньким плечам жидкими бесцветными волосами, в джинсах и маечке, с большим чемоданом стояла на автобусной остановке, откуда шли автобусы в аэропорт, и Алеша не провожал ее, потому что был в то время в море, на Косе, с Эдемом, Викторией и двумя ее пожилыми — под сорок — почитателями-теннисистами, Геннадием и Нифонтом, не переставая острившими и каламбурившими, — ловили ставриду и розмаринок, ныряли, ходили на руках, засыпали друг друга белым песком, закусывали и выпивали, спорили о Конфуции и Сенеке, об ассирийцах и бушменах и о том, близок ли конец света, и за весь день ни разу даже вскользь Виктория на Алешу не взглянула. Вечером поднялся ветер, заштормило, поехали к родителям Эдема в горы. Эдем приветствовал друзей, мчавшихся навстречу, — когда между машинами оставалось не больше десяти метров, они вдруг менялись местами и каждый проносился по полосе встречного, а о том, что будет, если кто-нибудь из друзей замешкает на долю секунды или не сразу признает машину друга в общем потоке, лучше было не думать, а пить молодое вино из горлышка, хохотать, петь, каламбурить, и отец Эдема, Адам Янкович, угощал вином, мутноватым, терпким, голову до времени оставляющим в покое, а с ног сшибающим, и никто уж точно не скажет, с чего началось, возможно, со смеха Виктории или с ее «мальчик, передай нам, пожалуйста, лобио», обращенного к Алеше, а закончилось тем, что, когда Эдем начал менять во дворе тормозные колодки на своих «Жигулях», Элеонора в зале рассказывала Геннадию, каким ангелочком родился ее сын, с золотыми кудрявыми волосиками, с большущими голубыми глазками, Вика на балконе шепталась и целовалась с Нифонтом, Алеша запрыгнул в «уазик» Адама Янковича и помчался по ухабистому проселку, Элеонора дико закричала, выбежав на дорогу, чтобы догнали, спасли ради Бога единственного ее мальчика, Эдем, кое-как привернув колесо, бросился в погоню, на шоссе догнал, но остановить «уазик», несущийся в непроглядной тьме к гибели — повороту над скалой «Прощай, Родина», — было невозможно, обогнав его по обочине, едва не перевернувшись, Эдем сумел бы и затормозить в последний момент, если бы не стесавшиеся тормозные колодки, — через акации и заросли самшита «Жигули» вылетели с шоссе в пропасть, на дне которой рычало, извивалось между валунами море.
1987
Сергей Марков родился в 1954 году. Служил в армии. Окончил Московский университет.
Автор книг «Яблочные семечки», «Мечтаю быть…», «Теперь во мне спокойствие и счастье», «Якутские были», «Надписи». По сценариям С. Маркова сняты фильмы: «Призываюсь весной», «Взошла и выросла свобода», «Чаша терпения».
Член Союза писателей СССР. Живет в Москве.
Издательство ”Московский рабочий“ Редакция ”Лицей на Чистых прудах“
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
notes
Примечания
1
«Бурбухайка» — грузовик.