Картонная мадонна
Шрифт:
–Полагаю, вы Сашенькин муж?
Господин, было, взвился, но овладел собой.
–Совершенно точно-с. И считаю своим долгом требовать сатисфакции!
Сашенька ойкнула и осела на стул.
–Всенепременно!
Макс покосился на застывшего рядом с открытым ртом официанта, тот сразу зашагал по своим делам. Посетители ресторана с двойным рвением вернулись к тарелкам, забренчали и загалдели. Какая фортуна, однако: прийти на завтрак и получить вдобавок бесплатную порцию скандальчика, который попадет в вечернюю прессу!
***
Лиля, облокотившись о парапет моста Поцелуев, смотрела на быстро текущую Мойку. Недавно по мосту пустили трамвай, и от пробегавших со звоном и гамом трамвайных вагончиков на душе становилось еще светлее.
Удивительно, как буквально в один день может преобразиться мир! Хотелось петь и скакать, как девчушки с косичками. И небо расчистилось. И погода установилась теплая. И люди вокруг улыбались. Отчего бы?
Лиля сошла с моста и побрела в сторону Адмиралтейства. Уроки позади, домой не хотелось. Хотелось лелеять солнечных зайцев, они дурачились и скакали наперегонки – таким было настроение Лили. Мысли невольно строились в ритмический ряд, но тянуться за бумагой она не спешила: успеется.
И как это раньше она не замечала, что жизнь может быть так беспричинно чудесна?
Она остановилась возле мальчика, продающего черствый хлеб для кормления голубей, купила ломоть на две копейки, присела на скамью, лицом к набережной, и стала раскидывать крошки. Голуби тотчас слетелись с весенним курлыканьем, стали клевать, гонять воробьев.
Боже правый, что может быть лучше, чем сидеть на скамье под ласковым солнцем, смотреть на прохожих, слушать колокольные звоны, гудки и крики! Мимо торопливо проходили озабоченные мужчины в фуражках с кокардой, темных сюртуках и брюках со штрипками – Петербург был городом чиновников, сюртуки отличал лишь цвет канта и петлиц: бирюзовый, зеленый, голубой, желтый… Боже, сколько вокруг… мужчин!
Неву усеяло множество судов из далеких и близких стран, флаги пестрили реку, доносились разноязыкие крики матросов. Подтянутые морские офицеры шли степенно, они были куда скромнее, чем гуляющие тут же высокомерные царские гвардейцы в их яркой нарядной форме. Но и те и другие привлекали взгляды вчерашних деревенских девиц, а ныне – нянек, смотрящих за барчуками. Попадались тут и высшие чины, Лиля в погонах не разбиралась, но по тому, как юнкера становились во фронт, понимала: то идет генерал или даже адмирал.
Бегали и визжали малыши: кто с воздушным гелиевым шариком, кто с карамельным петушком на палочке, кто с собачкой на поводке. Дородные и большей частью молодые няньки окликали их по именам, грызли семечки и сплетничали между собой, обсуждая хозяев, жирную столичную жизнь да проходящих мимо кавалеров.
Громко рекламируя свой товар, тащились разносчики, кто нес на голове стеклянные кувшины с ядовито-красным морсом, кто тягал квасной бочонок на колесах, кто – лоток с горками моченых яблок и груш. Сладкой ванилью тянуло от «пышечных» – пышки пеклись прямо под открытым небом, румяные, аппетитные, с изюмом, посыпанные сахарной пудрой. Торговцы только и успевали подбегать к «пышечным» с быстро пустеющими лотками, набирали по счету и снова скорым шагом обходили набережную, крича во все горло: «Пышки горячие, пышки!».
Лиля не удержалась, поманила одного, купила пышку и съела, глядя на клоуна, который изображал оркестр. Клоун имел на спине турецкий барабан и бил в него прикрепленной к правой руке колотушкой, при этом успевая с помощью троса, идущего от ноги, греметь медными тарелками. Дети были в восторге, тянули к нему нянек за подолы юбок.
Хорошо!
Возле Лили остановился «летучий букинист».
–Не хотите ли книжку для чтения?
Лиля посмотрела на лоток. Обычный бульварный набор: любовные романы, сборники поэзии, самоучители иностранных языков, книжки, объясняющие пресловутый «половой вопрос», порнографические открытки, углом заложенные под юмористические журнальчики. Среди этого хлама она увидела сборник стихов Волошина и вынула из сумки кошелек.
–Это.
Когда торговец ушел, она бессознательно поцеловала купленную книжку и тут же испуганно стала вытирать ее платочком – смахивать сахарную пудру от съеденного пончика.
Макс…
Что впереди – Лиле сейчас не думалось. Совсем. Впрочем, от нее самой уже ровным счетом ничего не зависело.
***
Вячеслав, застегнутый под горло в темный домашний сюртук с выпущенным поверх белым отложным воротничком, сидел в гостиной и ожидал гостью. Вот он услышал, как она вошла, шурша в коридоре тяжелыми шелками. Вот она приблизилась к двери, и горничная распахнула ее створы настежь.
Гостья встала на пороге. Вячеслав содрогнулся.
Массивное тело привнесло с собой дурной запах. Огромное, тучное уродство скрывалось под старым черным платьем, похожим на мятый колокол. Казалось, женщина не подходила, а приближалась пунктирно – нарастая и разрастаясь перед глазами, и это пугало. Но страшнее была голова – несоразмерно большая, с желтыми косматыми волосьями, не желающими подчиняться гребенке и торчащими как змеи Медузы Горгоны. Волосья падали на лоб – блестящий, желтоватый и безбровый. Ее голубые жидкие глаза казались сейчас подслеповатыми.
Именно такой предстала пассажирка «Норд-Экспресса» поэту. Или всему виной его больное воображение? Как знать…
Женщина сделала несколько шажков к Вячеславу, останавливаясь на секунды – вглядываясь в него. Туловище ее быстро заняло собой полкомнаты: так показалось Иванову.
–Добрый день, чем обязан? – осведомился Вячеслав.
Но гостья продолжала подобострастно осматривать его, будто ощупывала руками болотной ведьмы. Вячеслав чувствовал, как напряглись все его мышцы.
–Вы хотели о чем-то поговорить?
–Да! – громыхнула женщина и молниеносно приблизилась еще на полметра, глаза ее при этом фантастическим образом стали похожи на два синих блюдца.
Вячеслав, завороженный, привстал, указывая на большое кресло напротив.
–Прошу вас.
Женщина тут же кинула себя в заскрипевшее кресло, продолжая впиваться в него своими темнеющими, теперь стекловидными, зрачками. Иванову почудилось, что в его дом явилось древнее изваяние половецкой степной бабы – но зачем, зачем?
–Итак…?