Картонная пуля
Шрифт:
— Конечно, жадность… А вообще-то там в подвале не так уж и много оказалось денег. Все вошли в одну сумку.
— В смысле?
— Очень просто. Это все, больше там не было.
— А у Жоржа что?
— Маркс, Энгельс, Ленин… В общем классики… Там книжки были свалены. Я подумал, может, пригодятся. Захватил на всякий случай. И, как видишь, пригодились. А Сердцев, кстати, всегда тянулся к научному коммунизму. Так что ему понравится…
— Ты шутишь? То есть, в той сумке не было денег?!
— Никогда.
Катя смотрела на меня не то с недоверием,
— Представляю его лицо, — Катя размазывала по щекам слезы. — …Ну как ты все-таки догадался? Откуда ты знал, что так будет? Опять, что ли, во сне увидел?
— Может, и во сне. У меня сейчас вообще все перепуталось — где сон, где явь… То ли я нереальный, то ли мир вокруг. И от этого слегка кружится голова… Ну что, наверное, пора… Собирай деньги, а я сейчас…
Я отошел в сторонку за деревья по малой нужд, е… Я не чувствовал ни страха перед будущим, ни угрызений совести за прошлое. Вот таким и должен быть человек.
…Я обернулся, услышав шорох… И увидел застывшее Катино лицо и мой ТТ в ее руках.
— Ты чего? — спросил я, застегивая молнию на брюках.
— Да вот, понимаешь… В Африку может уехать только один человек… Не двигайся!
— Почему один?
— Так ведь второй неизбежно создает помехи. Никому нельзя верить на сто процентов. Что будет, когда я тебе надоем?
— Ты мне никогда не надоешь.
— Вот уж не ожидала от взрослого человека услышать такое… Нет ничего вечного. Кроме Африки, конечно.
Откуда она так хорошо знает про Африку? Ведь говорит почти моими словами…
— Может, все-таки попробуем, — заканючил я так, что самому стало противно.
— Ну, если я тебе надоем — это еще полбеды. А представь, что ты мне надоешь. А представь, что я тебя не люблю. И никогда не любила.
— Врешь! — выпалил я. — А вот это все? Все, что было…
— А что такого особенного было?
— А сейчас, вот только что?
Я хотел сказать, что такой неистовый секс может быть только между влюбленными людьми.
— Ты же сам говорил…
— Что?
— Ну вот, что если девушка дарит тебе ключи от «Мерседеса», то хотя бы из благодарности ты должен с ней переспать. А ты мне подарил ключи даже не от «Мерседеса», а от целого континента.
Что-то подвинулось в моей голове. Я вдруг заметил, что листья на березах совсем не похожи на березовые. Березы вокруг стоят словно новогодние елки — украшенные кленовыми и дубовыми листьями вперемешку. Если даже деревья сошли с ума, чего ожидать от человека? Я имею в виду от Кати… Совершенно ясно, что она тронулась. Надо разговаривать спокойно. Надо спокойно ее убедить. Разубедить. Главное, чтобы она опустила пистолет. Пистолет-то безобидный. Соврал Межид. Этот ствол не умеет и не любит убивать. Вот «Беретта», которая сейчас лежит на дне озера, — другое дело. Если бы у Кати была «Беретта», я испугался бы гораздо сильнее. А так страха вообще нет.
А про березы — блин! Так ведь на них всегда росли дубовые и кленовые листья. И я это всегда знал, просто не
— Значит, все ложь? От начала до конца? — пробормотал я.
— Не знаю, что ты имеешь в виду. Но разве ты знаешь разницу между ложью и правдой? Если знаешь, скажи.
Она не только мои слова, но и моим голосом говорит. А ведь она всегда так говорила. — Что-то есть во всем этом странное.
— Ты меня никогда… Тогда из-за чего все это?..
Я хотел спросить: «Ты меня никогда не любила?», но не смог выговорить последнего слова.
— Я разве не сказала? В моем сне ты был очень богатым…
Я вдруг сообразил… Никогда я ей не говорил про «Мерседес» и что за него нужно переспать. Я так думал, но никогда не говорил. Почти с облегчением я перевел дух. Теперь все понятно. Это дурацкий, но все-таки сон. Сейчас все кончится.
Раздался шорох, как будто змейка скользнула в траву. Разве выстрел может звучать так тихо? Пуля ударила в живот. Маленькая остренькая пуля, а ощущение такое, что по животу ударили молотком. Земля встала или это я упал лицом в траву…
28
Сначала Вселенная бесконечно долго представляла из себя чередование вспышек, берущихся неизвестно откуда. А потом оказалось, что прямо надо мной, мигая круглыми иллюминаторами, плавает летающая тарелка, похожая на хирургическую лампу. Сам я лежал на хирургическом столе, и картина казалась мне смутно знакомой.
— Вот она, — обрадовался хирург Апполинарич, вытаскивая из меня пулю.
Сейчас он ее выронит, потому что… Точно, вот и музыка уже доносится про чашку кофея. Все это уже было со мной. Шесть вспотевших девушек из варьете, вскидывая капроновые колени, пересекали операционную в режиме канкана. А в середине шеренги пританцовывал и напевал женским голосом небритый бандит Клепиков.
Я вспомнил все. И даже еще успел удивиться. Стреляли в меня хрен знает где, чуть ли не возле Искитима, а оперируют в Новосибирске. Что, у них в Искитиме скальпели кончились?..
Это, впрочем, пустяки по сравнению с тем, что жизнь пробежала по кругу.
— А дед-то того… — заметил анастезиолог.
Бригада продолжала бороться за мою ускользающую суть. Марлевая маска Апполинарича превратилась в мокрую от пота и горячего дыханья тряпку.
«Спасибо, конечно, но зря стараетесь, ребята», — хотел сказать, но, естественно, не проронил ни звука.
Смерти я не боялся. Я вообще больше ничего не боялся. Уж теперь-то я знал, что со смертью жизнь не заканчивается. Жизнь представляет из себя воплощенный в бред сплав реальности и небытия.
Жизнь сделала круг. Или петлю? Сейчас все начнется сызнова. Меня отправят в морг, где уже лежит Катя или Аделаида — какая разница? Она будет пугать студента. Потом между нами начнется странный секс мертвецов. Потом мне покажется, что я проснулся, хотя никто не сможет ответить: чем проснулся отличается от заснул? Я проснусь и обнаружу в своей постели Валентину Филипповну, бухгалтера по специальности. И она будет портить мой аппетит своим шумным утренним туалетом…