Карусели над городом (журнальная версия)

Томин Юрий Геннадьевич

Алексей Палыч присел к жене, обнял ее за плечи и поцеловал в ухо.

— Аннушка, — сказал он, — у меня нет моего ребенка. Клянусь тебе в этом, чем ты только хочешь. Во всей вселенной у меня нет детей, кроме Татьяны, чтоб ей зачет сегодня не сдать. И не плачь, пожалуйста, попусту, иначе я тоже начну реветь. Ты посмотри, там все на месте, кроме одной банки.

— Правда? — воскликнула Анна Максимовна, и вопрос этот относился вовсе не к банкам.

— Честное слово, — сказал Алексей Палыч, и

ответ относился не к банкам тоже.

— Ладно, — сказала Анна Максимовна, — пора Андрюшу будить. Бог с ней, с этой проклятой банкой.

Когда Алексей Палыч вышел из дома, земля слегка покачивалась под ним. И было это вовсе не оттого, что ось земная, как выяснили давно астрономы, немного пошатывается.

За четыре дня чувство опасности несколько притупилось. У входа в подвал Алексей Палыч уже не озирался по сторонам, но, войдя, дверь все же запер.

— Палыч, привет, — сказал, мальчик, и в тоне его явно слышалось удовольствие. — Я слышал, как ты идешь. А вчера здесь был не ты.

— А кто же? — встревожился Алексей Палыч.

— Не знаю. Я слышал, как он уходил. Ты, Палыч, не бойся. Я ничего не трогал, не шумел и не включал свет. Я только посмотрел в эту дырочку, — мальчик показал в сторону окна, завешенного газетой.

— Как же он выглядел?

— Не так, как ты.

— Это ясно, — сказал Алексей Палыч. — Не сможешь ли ты его нарисовать?

Алексей Палыч подал мальчику листок бумаги и карандаш. К его удивлению, мальчик очень легко, несколькими штрихами изобразил женскую фигуру. Рисунок оказался настолько верным, что ошибиться было невозможно.

— Это не он, а она, — вздохнул Алексей Палыч. — Это женщина. Ее зовут Ефросинья Дмитриевна. Что она делала?

— Ничего. Сказала: «Есть кто там?» Потом сказала: «Господи, господи». Потом ушла.

— «Господи, господи…» — пробормотал Алексей Палыч. — Этого еще не хватало. Впрочем, все равно пора тебя выводить отсюда. Ты уже не младенец.

Да, теперь уже нельзя было сказать, что перед Алексеем Палычем стоял младенец. За ночь мальчик подрос еще и теперь стал ростом примерно с Бориса. Алексей Палыч подвел его к стене, к черте, проведенной карандашом. Все было точно до миллиметра.

\— Значит, у вас. слышат, о чем мы говорим? — спросил Алексей Палыч.

— У нас? — переспросил мальчик, и на лице его было искреннее недоумение.

— Ладно, — сказал Алексей Палыч, — это неважно. Лучше скажи: ты еще будешь расти?

— Теперь я знаю, почему Боря вчера говорил громко. Я не должен расти?

— Нам вообще-то не жалко, — пояснил Алексей Палыч, — но не можешь ты все время ходить в одеяле. А мы не можем менять тебе одежду так часто.

— Теперь я знаю, — сказал мальчик. — Я не буду расти.

— Слушай… — Алексей Палыч вдруг запнулся. Безликое это обращение давно уже ему не нравилось. — Как тебя зовут?

— Не знаю.

— А как тебя зовут у вас, дома?

— У нас? — снова удивился мальчик. — Я не понимаю тебя.

— У каждого человека есть имя. Меня зовут Алексей Палыч…

— Тебя зовут Палыч, — поправил мальчик.

— Ну, пускай так. Борю зовут Борей. Тебя тоже надо как-то называть. Выбирай.

— Называй меня Палыч. Мне так нравится.

— Двух «Палычей» многовато. Лучше как-то по-другому.

— Тогда Боря.

— Боря у нас уже есть. Еще думай.

— Сенька-Зараза.

— Что?! — переспросил Алексей Палыч.

Мальчик кивнул в сторону окна.

— Там они все время кричат: «Сенька-Зараза, отдай мне! Сенька-Зараза, не твой аут!» Наверное, Сенька-Зараза — хорошее имя, раз они все время кричат.

— Не совсем хорошее, — сказал Алексей Палыч, решив не пускаться в объяснения. — Давай я попробую.

Алексей Палыч задумался. Может быть, инопланетное происхождение мальчика было тому виной, но в голове учителя всплывали любые имена, кроме русских.

— Феликс! — воскликнул Алексей Палыч. — Кажется, на нашем языке это означает «солнечный».

— Тогда и зови на нашем языке — сказал мальчик. — Сенька-Зараза мне больше нравится, но пускай будет Солнечный.

— Нет, — возразил Алексей Палыч, у которого тоже имелись свои слабости. — Феликс звучит гораздо лучше. У нас в Кулеминске еще нет ни одного Феликса. Ты будешь первым. Согласен?

Мальчик согласился без особой охоты. Наверное, правду говорят, что первая любовь — самая сильная. Первой любовью Феликса продолжал оставаться Сенька-Зараза.

— А теперь, Феликс, — сказал Алексей Палыч с некоторой торжественностью, — я иду за одеждой. А ты посиди тут тихо. Ладно?

— Посижу, — согласился Феликс.

Алексей Палыч направился к двери. Феликс его окликнул:

— Палыч…

— Да, Феликс?

— Они там бегают, кричат… — Феликс показал на окно. — А что они еще делают?

— Они? Ну, еще они учатся, спят, едят, смотрят телевизор, ездят на велосипедах, ходят в кино, просто бездельничают.

— Я тоже хочу бегать, кричать и учиться.

— Послезавтра каникулы, — сказал Алексей Палыч. — Учиться они перестанут.

— Я тоже хочу смотреть, ездить и просто бездельничать, — настойчиво повторил Феликс. — Ведь я такой же, как они. Это ты не такой.

— Ты прав, — подтвердил Алексей Палыч. — Ты такой, а я не такой. Но я был таким и поэтому тебя хорошо понимаю. Я тебе обещаю: ты будешь бегать, смотреть и все остальное.

— Правда?

— Правда.

— И я увижу Сеньку-Заразу?

— Обязательно.

— Когда?