Кащеево царство
Шрифт:
– Все нельзя. Пустить только главные.
Ядрей посмотрел на него, подумал и кивнул.
– Ладно. Возьму Савку и попа. – Он обернулся к ратникам. – А вы ждите здесь. Со двора ни шагу.
Русоволосый утопал в дом, воевода, толмач и провожатый последовали за ним. Затем в избу вступили Савелий и отец Иванко.
Они вошли в горницу, уставленную вдоль стен лавками. На лавки были накиданы шкуры, в дальнем углу лежала куча резных человеческих фигурок в одеждах, с настенной полки на гостей таращился медвежий череп, покоившийся на двух высохших лапах. Все стены были испещрены нацарапанными значками, на гвоздях висели луки с колчанами, полными стрел, серебряные ножи в ножнах, а пространство меж двух окон закрывала лосиная шкура. По сторонам от входа стояли два дюжих югорца в длинными ножами на поясах. Вдоль стен переминались с ноги на ногу какие-то люди разных возрастов, без оружия, зато со множеством амулетов на груди и поясе. Вероятно, здешние бояре. В дальнем углу, ближе к князю, ссутулившись, стоял старик к шапке с бубенчиками, в простой малице и роскошно отделанных узорочьем нярах. По всему выходило, что это шаман. Отец Иванко, узрев его, опять перекрестился.
Князь опустился на лавку, показал русичам место напротив себя. Те послушно сели, зашуршали шкурами, устраиваясь поудобнее, сняли шапки. Ядрей поставил на лавку шлем. Князь что-то произнёс грубым голосом. Толмач, усевшись на полу меж ним и новгородцами, перевёл:
– Вы прийти за дань. Я дать дань. Вы уйти.
Воевода усмехнулся.
– Кабы сказал ты это в первый день, эх как было бы ладно! Но уж слишком упрям ты, братец. За эту твою несговорчивость господин Великий Новгород возьмёт с тебя тройную подать.
Толмач перевёл, и брови князя сошлись на переносице.
– Вы требуете слишком многого.
– В самый раз, – отрезал воевода.
Унху засопел, покосившись на колдуна. Тот ответил ему непреклонным взглядом.
– И ещё, – продолжил Ядрей. – Дань ты сложишь здесь, на площади. Я приведу писцов, они будут считать. Покуда не получим всего, из города не уйдём.
Савелий с уважением посмотрел на воеводу. Смел Ядрей, ничего не скажешь! Сколько ж отваги нужно, чтобы так говорить с югорским князем, да ещё в его хоромах!
А вокруг Унху уже сгрудились бояре, что-то зашептали, побрякивая оберегами, зашуршали голосами. Воевода с невозмутимым видом ждал их решения, постукивая пальцами по коленям. Наконец, кружок из югорцев распался, князь, посмотрев на воеводу, промолвил:
– Мы сделаем, как велит нам Новгород. Пусть ваши писцы приходят на площадь. Но остаться здесь они могут лишь до завтрашнего вечера.
– Это уж как получится, – пропыхтел Ядрей, поднимаясь.
Они вышли из дома, прошли меж рядов насупленных югорских воев, взяли под уздцы своих оленей.
– Ну вот и всё, ребятушки, – сказал воевода ратникам. – Дело сделано. – Он сел в сани. – Айда на площадь. Сейчас югра свои пожитки выкладывать учнёт.
– А кто за писцами поедет? – спросил отец Иванко. – Может, мне?..
– Ты нам здесь ещё пригодишься. Мало ли чего ихние кудесники замыслят. – Он повернулся к одному из воев, ткнул в него пальцем. – Езжай в стан, пусть возьмут нарт побольше да полсотни бойцов, и двигают сюда.
Вой кивнул. Был он молодой, крепкий, во рту не хватало трёх зубов, а лиловый нос так и блестел на морозе.
– Кажись, уладили дело, – облегчённо выдохнул Савелий.
– Погодь радоваться, – одёрнул его поп, с подозрением озирая лица югорских ратников. – Ещё неясно ничего…
Воевода бросил взгляд на купца, велел ему:
– И ты, Савелий, езжай с бирючом.
– Зачем ещё? – удивился Савка, ставший сразу очень храбрым.
– Затем, что гридя югорцы умыкнуть могут, а вятшего не посмеют.
– Ну вот ещё! Пущай лучше батюшка едет.
– И правильно! – обрадовался отец Иван.
– Батюшка мне здесь нужон. А ты мне уже без надобности.
Савелий прищурился, вновь чувствуя обиду, и сказал дрогнувшим голосом:
– Забыл никак, кто я такой, воевода?
Ядрей презрительно покосился на него.
– Уж не взыщи, Савелий. Мы – люди тёмные, грамоты и чинов не знаем, говорим как думаем. Это вы, золотые пояса, щёки надуваете, а у нас к тому влеченья нет.
Он безмятежно махнул рукой и, усевшись в сани, поехал к воротам. Ратники потянулись вслед за ним. Савелий в бешенстве посмотрел ему в спину, потом, заметив насмешливый взгляд воя-гонца, рявкнул на него:
– Хайло прикрой, смерд! Глотку застудишь.
Ворота княжьего двора открылись, отряд с гиканьем и свистом вылетел на площадь, а Савелий с ратником, усевшись на нартах, помчались в стан. Савка сидел позади, обхватив широкую спину воя, прятал лицо от ветра за его кольчужным затылком.
«Вот опять осрамили меня, – с горечью думал он. – У всех на глазах, не смущаясь. Будет ли предел этому?».
– Слышь, купец, а правду говорят, что твой дед – морской царь? – полюбопытствовал ратник, повернув голову.
Савка поглядел на него, прикинул – сразу дать по рылу или до стана дотерпеть? Потом вспомнил: вой этот из челяди боярина Якова Прокшинича, его не тронь. Оттого и дерзит. Савка отвернулся и процедил:
– Прикуси язык, смерд.
– Хе-хе, значит, правда, – нагло ухмыльнулся вой.
Савелий аж задрожал от ярости. Доехав до ворот, вдруг заколебался, велел остановиться, сказал бойцу:
– Ты езжай, а я останусь здесь.
– Воевода сказал нам обоим ехать.
– Езжай, говорю, – окрысился Савелий. – Болтать ещё будешь…
И, чтоб избежать дальнейших препирательств, пошёл прочь.
Он шагал, не глядя по сторонам, блуждал по каким-то закоулкам, пугая людей и кур, упирался в тупики по пустыри. Однажды миновал изумлённых югорских воинов, топавших куда-то в копьями на плечах, несколько раз едва не сшиб детей, бегавших по улицам, затем, чуть не врезавшись сослепу в покосившегося идола на перекрёстке, немного сбавил ход. Лихорадочные мысли проносились в его голове, метались, цепляясь друг за друга, теснились, будто ледоход в узком месте, просачивались обломками и, неясные и смутные, исчезали во тьме, чтобы тут же смениться новыми. Савелий был как в бреду. Он чувствовал, что не может вернуться в стан, что ему всё обрыдло, но куда идти, он не знал. Впрочем, ответ был очевиден, и выбора не оставалось: если не к своим, то к югорцам. Третьего было не дано.