Кащеево царство
Шрифт:
– Нелюбка, ты живой али нет?
– Дядя Лукьян, глянь-ко: Шестака убило.
– Эй, сиволапые, вертайся сюды! Ушла югра…
– Нарты бы подогнать – не доволочём…
– Помираю я, ребяты. Детишек моих не оставьте…
– Сапогов с него покуда не сымай. Может, оклемается ишо…
– Ишь, глубоко поддели, нехристи. Бок так и ломит…
– Ты осторожненько ступай, Болтяк. Глядишь, кровушку-то и не расплещешь…
Пристыжённые смерды скоренько притащили из стана нарты, принялись грузить на них раненых и убитых. Олени почти все разбежались, пришлось впрячься в оглобли самим. Все вои, не сговариваясь, устремили взоры на Сбыслава Волосовица и Завида Негочевича: последние из вятших, они теперь должны были возглавить войско.
– Что ж воевода-то не помог? – хмуро спросил Лешак, с трудом перекидывая на нарты убитого товарища.
– Не понял что ль? – огрызнулся Нечай. – Нет больше воеводы. И попа нет.
– Куды ж они делись?
– Извели их чудины.
– Это как же извели?
– А так. Впервой, что ль?
Лешак умолк, соображая, а Нечай посмотрел на Буслая, которого тащили под руки два ушкуйника, и злобно бросил ему:
– Знать, промашку мы допустили. Верно, сотник?
– Яков, свинья упёртая, – прохрипел Буслай, бессильно болтая головой. – Бабы показать не захотел… От него всё зло пошло.
– А Савка-то, выходит, честным оказался. Донёс нам про умысел боярский. Зря ты на него грешил.
– Бесы заморочили… Ведовство чудинское…
Нечай покосился на идущих невдалеке Завида и Сбыслава, подступил вплотную к сотнику, зашептал:
– С этими-то как поступить?
Буслай скосил на него налитой кровью глаз, проговорил едва слышно:
– Обмозгуем ещё… Не до того сейчас…
За их спинами вдруг раздался заливистый хохот Моислава. Ратники хмуро уставились на него, опасливо замерли. А попович проговорил сквозь смех:
– Батюшка-то наш, отец Иванко, погорел со своей истиной… Бесов изгонял, кумирни рушил… а вот на тебе – пришла беда, отворяй ворота… Святоша доморощенный. Говорил я ему: нет в тебе правды… Кто ж со своим уставом в чужой монастырь лезет, а? Остолоп он, а не поп. Только своего бога и знал, грамотей… ох, не могу… сейчас лопну… Развеять югорский морок вздумал… Упырей чудинских разогнать… Мерещилось, кадилом помашет, и вся нежить разлетится… Олух царя небесного. Таким хоть кол на голове чеши… А мне-то зырянин мудрость чудинскую передал. Да! Тайнами кудесников поделился. Я-то вижу, как здесь навии летают. Ха-ха-ха! Он-то, Арнас, в корень зрил. Заране видел, что будет, да!..
Завид со Сбыславом тоже обернулись, настороженно слушали поповича. Остальные вои побросали все дела, внимали несвязной речи, словно чуяли в ней откровение. А Моислав лопотал всё быстрее и быстрее, задыхаясь и хихикая:
– Ервы и ангелы божьи, мяндаши и херувимы летают, помавая крылами… Кого пером коснутся, тот воистину счастливец. А попа нашего не ервы с херувимами коснулись, а бесы да пупыги! Поделом невежде и наука. Фома неверующий. Валил-валил болванов, а эти болваны возьми да и воскресни, ха-ха! Не поняли разве, кто здесь миром правит? Золотая Баба! Лада! Богоматерь! Её эта земля. А поп-то наш – везде святости искал, а как нашёл – не поверил, ха-ха! Вот она, святая земля. Тут. И всякий, кто на неё позарится, умрёт. Видали, на что Баба способна? Брат на брата руку поднял. Теперича уж не отстанет. Будем мы глотки друг другу резать, и кровь пить, и человечину жрать. Зверьми станем и по-волчьи выть начнём, ибо она так хочет…
– Ты чего плетёшь? – рыкнул Сбыслав, быстро спускаясь по склону к поповичу.
– Возопили святые угодники – да окстится бесноватый! – кликушествовал Моислав. – Снизошла тьма на род человеческий, и погрузился Египет во мрак, и обрушились казни на жителей страны той! И стал народ иудейский поклоняться золотому тельцу, и был за то спасён от бедствий, насланных богами. Падите, падите все пред могуществом древних творцов! Здесь их обитель! Здесь воскуряются дымы и люди идут на заклание! Здесь правят ведуны и потворы! Здесь идёт битва света и тьмы!..
Сбыслав остановился шагах в десяти, хотел, видно, что-то сказать, да махнул рукой – пусть себе разоряется блаженненький. А Моислав вдруг выпростал в его сторону указующий перст и завизжал:
– Твоя вина, Сбышек! Ты да прочие вятшие погубили новгородское дело! Нет тебе прощения! Отольётся тебе кровь ратников, ой отольётся!..
Житый человек вздрогнул и, не выдержав, бросился на поповича с кулаками. Свалив его на снег, зашипел, трясясь от бешенства:
– Умолкни, мразь! Совсем ум за разум зашёл? Кнута захотел?
А Моислав всё так же хихикал и не сводил с него вытаращенных глаз.
– Почто божьего человека обидел? – загудели недовольно ушкуйники.
– Дьяволов он, а не божий, – ответил Сбыслав, тяжело дыша.
Попович процедил, таращась ему в глаза:
– Дьяволов ли, божий ли, а только вижу – неладно вы всё делали. Думали над землёю здешней насилие сотворить, а земля-то сама против вас восстала, и скоро погребёт всех до единого.
– Это уж мы поглядим, – буркнул Сбыслав, отпуская его и поднимаясь на ноги.
– Попович дело молвит, – подал голос Нечай, приблизившись к купцу. – Неладно тут всё. А стало так от того, что вы, вятшие, думали промеж себя всё решить. Нас, ушкуйников, без доли оставить. Верно, хлопцы? – он обвёл взглядом остальных. – Правду говорю?
– Верно, – зашумели ушкуйники.
Кто-то из раненых, лёжа в нартах, простонал:
– Братцы, хватит глотки драть. Подохнем сейчас как псы шелудивые…
Нечай тряхнул головой и с досадой сплюнул на снег:
– Ещё погуторим, – пообещал он Сбыславу. – А божьего человека трогать не смей. Наш он.
И, сказав это, вернулся к нартам.
Завид Негочевич, подойдя к купцу, произнёс:
– И впрямь скверна нас охватила, ежели даже сейчас договориться не можем.
– Скверна, скверна, – подхватил Моислав, тоже вставая. – А скверна та от слепоты вашей. Поклонитесь богам здешним, успокойте их гнев, и скверна уйдёт.
– Ладно околесицу-то нести, – пробурчал смущённый боярин.
Он положил ладонь на плечо Сбыславу и подтолкнул его к стану. Купец ещё что-то бросил сквозь зубы, но препираться не стал и побрёл по взрыхлённому снегу к замёрзшей реке, за которой начинался подъём на едому. А Моислав опять захохотал и крикнул им вслед: