Каспар Хаузер, или Леность сердца
Шрифт:
В это мгновенье из глубины зала появился какой-то человек, подбежал к рампе и громко крикнул: «Стоп!» Актеры на сцене испуганно вздрогнули, зрители повскакали с мест, смятение овладело залом. Раздались возгласы: «Кто это? Кто посмел? Что случилось?» Все устремились вперед, женщины кричали, с грохотом летели на пол стулья, хозяину дома лишь с трудом удалось предотвратить опасную панику.
Между тем зачинщик всего этого смятения продолжал недвижно стоять возле рампы. Им оказался Хикель. Бледный как полотно, он смотрел ненавидящим взглядом на сцену, но, казалось, не видел никого, кроме фрау фон Каннавурф и Каспара, которые, тесно прижавшись друг к другу, испуганно вглядывались в темноту зала. Первым опомнился молодой доктор Ланг. В фантастическом костюме «королевского гостя» он вышел на просцениум и, задыхаясь от ярости, спросил о причине столь безответственного поведения.
Лейтенант полиции, испустив глубокий вздох, громким пронзительным голосом проговорил:
– Я должен просить о прощении уважаемое собрание, но поскольку я сам принадлежу к числу приглашенных, то мне, надеюсь, поверят, что подобный шаг явился для меня очень и очень нелегким. Но я не мог допустить, чтобы Хаузер предавался легкомысленным развлечениям в час, когда до меня дошла весть о страшнейшем несчастье, касающемся его больше, чем кого-либо другого, несчастье, которое наитягчайшим образом скажется на всей его дальнейшей жизни.
Мрачные, любопытные и недоброжелательные взгляды устремились на лейтенанта полиции. Доктор Ланг гневно крикнул:
– Ерунда! Развели тут какую-то чертовщину! Что бы ни случилось, ни я, ни кто-либо другой из присутствующих не давал вам права на столь грубое самоуправство. Если вы намереваетесь сообщить нам печальную весть, вы тем паче должны были подождать, наш спектакль уже подходил к концу. Это же безумное и бесстыдное злоупотребление законами гостеприимства.
– Да, да, доктор прав, – послышались голоса в зале.
Хикель склонил голову и приложил руку ко лбу.
– Могу я узнать, что именно случилось? – вмешался господин фон Имхоф.
Хикель выпрямился и глухим голосом ответил:
– Граф Стэнхоп наложил на себя руки.
Наступило долгое молчанье. Чуть ли не все взоры устремились на Каспара; он стоял, прислонившись к софиту, и веки его медленно опускались.
– Граф застрелился? – спросил господин фон Имхоф.
– Нет, – отвечал Хикель, – повесился.
Шепот пробежал по толпе гостей. Господин фон Имхоф закусил губу.
– Вам известны какие-нибудь подробности? – еще спросил он.
– Нет. Эту весть мне передал его слуга. Граф Стэнхоп гостил у своего друга графа Бельгарда, в его замке, на побережье Нормандии. Утром четвертого сентября его нашли в башне, повесившимся на шелковом шнурке.
Господин фон Имхоф упорно смотрел в пол. Подняв наконец глаза, он устремил холодный взгляд на лейтенанта полиции и сказал:
– Мы все охвачены скорбью. Думается, здесь нет никого, кто не сохранил бы живых воспоминаний об этом несчастном человеке. Тем не менее, господин лейтенант, вам придется отдать отчет в своем странном поведении.
Хикель молча поклонился.
Хозяйка и несколько других дам пытались успокоить гостей, но, когда лакеи уже начали зажигать свечи в большой люстре, фрау фон Имхоф доложили, что сегодняшняя юбилярша, ее свекровь, после перенесенного волнения почувствовала себя плохо и удалилась в свои апартаменты. Она тотчас же пошла к ней. Это послужило сигналом к всеобщему разъезду. Первыми поднялись президент управления и генеральный комиссар со своими супругами. Вскоре лишь несколько интимных друзей барона остались на месте и в подавленном душевном состоянии заняли места за обширным столом.
– Я всегда чувствовал, что лорд со временем уготовит нам мрачный сюрприз, – сказал господин фон Имхоф.
– Что же теперь будет с беднягой Хаузером? – поинтересовался кто-то из гостей.
Стали высказываться всевозможные предположения: разговор оживился, ибо, как это нередко бывает, злополучное событие возбудило фантазию людей, лишь издалека к нему причастных. Взволнованная беседа длилась до глубокой ночи.
Когда перепуганные гости начали разъезжаться, Каспар укрылся в маленькой комнатке, где переодевались актеры.
Молодые люди быстро поснимали с себя театральные костюмы и тоже поспешили уехать. Несколько минут спустя туда явился слуга – тушить свечи и обнаружил Каспара. Юноша вышел на лестницу и тотчас же услыхал шаги за своей спиной, фрау фон Каннавурф догнала его. Уж не домой ли он собрался, спросила она. Каспар отвечал утвердительно.
– Дождь идет, – сказала она уже внизу и вытянула руку, ловя дождевые капли. Она подождала немного в надежде, что дождь перестанет, но он только сильнее припустился; потоки воды с шумом обрушивались на деревья и иссохшую землю. В лицо обоим ударил холодный влажный ветер, и фрау фон Каннавурф предложила Каспару подняться вместе с нею в ее комнату, непогода, видно, разгулялась не на шутку. Он молча за ней последовал.
Она зажгла свечу и стала мечтательно смотреть в пламя. Плечи ее вздрагивали. Каспар сел на софу. И вдруг почувствовал такую усталость во всем теле, что не мог не поддаться соблазну лечь на спину. Клара приблизилась к нему, взяла его руку, но он тотчас же вырвал ее. Он закрыл глаза, лицо его на мгновенье сделалось вовсе безжизненным. Госпожа фон Каннавурф негромко вскрикнула в испуге и упала на колени возле него. Потом она кликнула свою камеристку и попросила принести воды. Налив полный стакан, она протянула его Каспару. Он отпил глоток-другой.
– Что с тобою, Каспар? – прошептала она, впервые называя его на «ты». Он благодарно улыбнулся.
– Ты словно сестра мне, – робея, сказал он и пальцами коснулся волос склоненной над ним головы. Слово «сестра» в его устах звучало необычно, ни разу в жизни он еще не произносил его.
Клара прильнула к нему; ей казалось, что она должна его согреть, он боязливо от нее отодвинулся, она хотела подняться, но он дотронулся до ее плеча и взглядом, полным мольбы, любви и боли, посмотрел на нее.