Катаклизьма. Сетевая Сага.

Горшенин Михаил

empty-line/>

"Эх, народец-народ! Хоть взбрыкнул жеребцом, да не стал молодцом!"

А Исидор Петрович тут же, не медля, и морковку сунул жеребцу этому: дескать съешь савраска морковку наперёд, а уж далее-то я тебя оседлаю, и никуда ты от меня не денешься!

"Гы-ы-ы! Вау-у-у! А что за морковка такая?"

О! Спасибо! Этта своевременный вопрос. Пожалуй, правильнее было бы сказать про ту морковку, что и не морковка она, а нечто лучшее и большее: это как бы некий приворот что ли; эликсир счастья, радости, удовлетворённости; или же, быть

может, это некое неосознанное желание устремиться к чему-то этакому, которое чёрт его знает что такое. Вот, что дал народу парламентёр Исидор Петрович! Согласитесь, что это немало!

"Гы-ы-ы! Стопудово!!!"

Об чём и речь! Короче говоря, отбросив в сторону недомолвки, скажем вот что: Исидор Петрович, образно выражаясь, всех кого ни попадя затащил в длиннющий и темнющий туннель, в конце которого призрачно мерцал и брезжил свет, и этот вот свет и был третьей, окончательной и бесповоротной версией случившегося с Пелагеей Григорьевной происшествия.

Не будем кривить душой: сия версия, так же как и две другие, была состряпана заведомо топорно, то есть без каких бы то ни было доказательств, коих, как вы должно быть и сами понимаете теперь, и взять-то было неоткуда. Но при всём при том эта, белыми нитками шитая версия, была что называется насквозь, как губка, пропитана положительной кинетической энергией, потому как в пух и прах разнесла злокозненный нарыв, образовавшийся на производственном теле, да к тому же ещё и одним махом загубила двух зайцев.

"Зайцев? Каких таких зайцев?"

О! Этта только говорится так, что зайцев. На самом же деле не об зайцах тут речь, а совсем-совсем об другом. Кхе-кхе! Как же вам объяснить-то подоходчивее? Просто ума не приложу. И дались же вам эти зайцы!

"Гы-ы-ы! Зайцы - это не только кролики!"

Во! Правильно! В самую точку! Я как раз об этом и хотел сказать. Ну, слава Богу, с зайцами мы разобрались. Итак, продолжим.

Дык вот, удивительная и восхитительная версия, кою замутил этот шельма парламентёр Исидор Петрович (ох и продувная же бестия; ежели что - дык и без мыла влезет; пройдоха, каких свет не видывал!), принесла как лукошко с грибами, или же как туесок с пирогами, две значимые, первостепенной важности, пользы:

во-первых, она сняла все подозрения с итак уже пострадавшего ни за что ни про что коллектива;

во-вторых, тем самым, что во-первых, в общественное сознание было внесено умиротворение, вследствие чего прекратились разброд и шатания.

Одним словом, зеер гуд всё заделал Исидор Петрович, комар носа не подточит!

"Дык что же он заделал-то?"

Дык оправдал родной свой коллектив и вся недолга! Как есть по всем статьям оправдал, вот ведь дела-то какие! Можно было бы и больше сказать, да чтоб не томить никого - вот вам окончание той знаменитой речуги (первую её часть вы уже знаете), какие и произносятся-то не чаще, чем раз в столетие, и кою Исидор Петрович перед народом толканул, да так ловко, что спутал карты и выбил почву из-под ног у тех излиха нервных граждан, каковым при случае проще пальцем в небо ткнуть, чем этим же, извиняюсь, пальцем в родимом своём носу поковырять.

"Гы-ы-ы!"

..."Отрадно видеть мне, братцы, молчаливое согласие ваше с мыслями моими, кои я донёс до вас, будучи уверенным в несомненной своей правоте. Теперь, я полагаю, всем вам стала очевидна вся необычность того положения, в которое волею судеб угодила дражайшая наша Пелагея Григорьевна и в которое же, к огромному нашему с вами огорчению, что называется всем скопом, вляпались и мы. И вот ещё что скажу я вам, братцы: в большом я сейчас пребываю

сомнении - а тем ли всё это пахнет, что мы тут с вами унюхали? Да и пахнет ли вообще? Да и в ту ли сторону ветер-то дует? И ведь нет же у меня на сей счёт твёрдой уверенности, вот ведь пироги-то какие! Ежели, скажем, я, Исидор Петрович то есть, во всеуслышание заявлю, что с Пелагеей Григорьевной оказия неприятная вышла, то всякий, не будь он дурак, вправе истребовать у меня улики, доказующие сие досадное происшествие. А ежели из вас кто-либо, братцы, удумает по поводу Пелагеи-то Григорьевны позубоскальничать, то в таком разе и я был бы не прочь поинтересоваться: а чем доказать-то смогёте? Вижу, вам на это и сказать-то нечего, братцы. Значит - ничем! Вот и мне, Исидору Петровичу то есть, также как и вам и предъявить-то нечего!

Патовая ситуация получается: дым вроде бы как есть, а огня навроде того что и нет. И сидим мы с вами, братцы, в полном что ни на есть в минусе, а в плюсе у нас по всем статьям одно лишь пустословие, сотрясение воздуха то есть, имеется. А сотрясение воздуха, оно и есть сотрясение воздуха: вибрация микроскопическая, пустой звук, мыльный пузырь, эфемерная фата-моргана. [1] И коли уж речь зашла у нас о фата-моргане этой, то стало быть и говорить-то нам тут не об чем, потому как яснее ясного выходит, что и не было ничего такого-этакого с Пелагеей-то Григорьевной, а значитца и виноватить тут некого, да и незачем! Мы все - и вы, братцы, и руководство ваше - ни в чём, как есть ни в чём, не виноватые и не могёт быть к нам ко всем каких бы то ни было претензиев, на том давайте и порешим, и стоять на том будем твёрдо, враскоряку, по-нашенски, по-мужски то есть".

_________________________________________

[1] - Фата-моргана (книжн.) - то есть мираж.

_________________________________________

Вот же как всё повернул Исидор Петрович - не подкопаешься! Хоть и бездоказательно, да логично, и всяк, кто хоть в чём-то несогласие имел с его незаурядной версией насчёт произошедшей с Пелагеей Григорьевной невзгоды, призадумался, да по здравом размышлении язык-то свой и прикусил: не переспорить Исидора Петровича, ни в жисть, кишка тонка!

И всё в депо пошло по-старому, вошло, так сказать, в привычное русло: начальники людями руководили, слесаря тепловозы обихаживали, а локомотивщики на тепловозах этих катались в полное своё удовольствие, по-молодецки, да с ветерком. И Пелагея Григорьевна, милая добрая женщина, всё так же привычно и безропотно стрелками на путях ворочала, да чему-то улыбалась про себя какой-то особенной, щемящей, грустной и берущей за душу улыбкой.

"Ох-ох-ох! Эх-эх-эх!"

Да, вот ещё что: ровнёхонько через неделю в руководстве деповском произошли незапланированные, но очень и очень приятные изменения - оценили наконец-то в Москве подрастающих на местах толковых и грамотных специалистов, способных оперативно, без проволочек, разрулить сложнейшие ситуации и в самом что ни на есть зародыше пресечь негативные последствия, могущие нанести непоправимый вред безопасности железнодорожного движения. "Нам дозарезу нужны такие парни!" - так сказали в Москве, и тут же дали зелёный свет карьерному росту особо отличившихся героев, коих оказалось не так уж и много - всего-то двое, но зато каких! Один только Исидор Петрович десятерых стоил! Другого такого днём с огнём не отыщешь! Вот его-то и назначили наиглавнейшим среди отцов-командиров (недолго же он в замах-то ходил, высокого полёта птица!), а непосредственного начальника его, что лично осуществлял руководство над самим Исидором Петровичем, причём профессионально осуществлял, на должном уровне, с чувством, с толком, с расстановкой - и всё это, заметьте, в труднейших, приближенных к боевым, условиях!
– дык его со всеми его потрохами молниеносно забрали в самоё Москву, так и причмокивая при этом от удовольствия. Тут бы надо было бы и точку жирную поставить, закончив на этом сию удивительную железнодорожную эпопею, ан нет, не выходит, потому как, хочешь не хочешь, а придётся-таки рассказать об открывшихся самым неожиданным образом спустя ещё одну неделю обстоятельствах, весьма странных обстоятельствах, высветивших новые грани в той, наполовину забытой уже катаклизьме, что стряслась из-за произошедшей, а возможно и не произошедшей с Пелагеей Григорьевной неприятности.