Катали мы ваше солнце

Лукин Евгений Юрьевич

* * *

Но, конечно, кабы не Чернава, нипочём бы не выбрался Кудыка из развалин мёртвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплёвах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздражённые. Докуку они вели с собой, награждая его время от времени к превеликому Кудыкиному злорадству тычками да затрещинами.

Когда

же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.

Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.

— Эх, умоюсь… — мечтательно пообещала она просыпающемуся солнышку и лукаво глянула через плечо. — А что, Кудыка, справишь мне шубейку на беличьих пупках?

— На пупках не осилю, а сторожковую [50] справлю… — со вздохом отозвался тот. — Только ты, слышь, больно-то явно не ворожи теперь… У нас в слободке этого не любят…

— Хватит, — сказала она радостно. — Отворожила… Надоело мне всё, Кудыка! Грязь надоела, холод… Летом оно вроде бы и ничего, а вот зимой тут у вас стужа — прямо как в Чёрной Сумеречи…

Сторожковая шуба

Сторожковые меха — собачьи, колотковые — кошачьи. (берендейск.)

Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному лику тёмным пятном, и подумалось вдруг Кудыке, что неспроста все неудачи в последнее время выпадают именно на нечётные дни. С того самого утра после неслыханно долгой ночи жизнь у берендеев пошла кувырком…

Оба ещё раз поглядели на ласковое, пусть даже и меченное пятном светило и двинулись в сторону слободки.

— Так что у вас там всё-таки стряслось в Чёрной Сумеречи? — не устоял любопытный Кудыка. — Одни толкуют: отвернулось-де от вас солнышко, другие: погорело, мол… Кому верить-то?

— Погорело… — нехотя ответила Чернава.

— Ну а как погорело-то? Расскажи!

— Да что рассказывать… Кабы я тогда чуть постарше была… Помню только: пожары кругом — дома горят, леса… А потом — стужа. Всё как есть морозом сковало…

— А другие, постарше которые? Рассказывали, чай?..

Поднимающееся солнышко съело ночной туман, прояснило дали. Слободка впереди, казалось, была искусно вырезана из мягкого дерева тончайшим лезвием.

— Развалилось, говорят, прямо в небе…

— Солнышко?! — не поверил Кудыка.

— Ну да… Небо сразу чёрное стало, как ночью.

А на землю огненный дождь упал… Весь день головёшки горящие сыпались. И ещё железки какие-то раскалённые…

— Да ну?.. — только и смог оторопело вымолвить древорез, пытаясь представить жуткое это зрелище. — А потом?

— Какое уж там потом?.. — бросила с досадой Чернава. — Что не сгорело, то вымерзло. Непруху-реку до дна сковало. Света нет, черно, как в дубине… Ну и побежали все кто куда. Кто к вам, кто к грекам, а кто и вовсе на север…

— Неужто и там люди живут?

— Да говорят…

Некоторое время Кудыка шёл молча, что-то озабоченно прикидывая.

— Так… — решил он наконец, посопев. — Ты об этом тоже никому в слободке не рассказывай. Даже деду моему. Побить могут…

— Да я и не собираюсь…

Выбрались на слегка припорошенную золой дорогу, по которой прежде что ни день тянулись с Теплынь-озера обозы сволочан.

— Погоди-ка, — сказал вдруг древорез, останавливаясь. — Куда ж это мы идём? Мне на княжий двор надо, к Столпосвяту, а мы — в слободку…

Чернава изумлённо оглядела Кудыку — и расхохоталась.

— Прямо так к князю и явишься? Ты на себя посмотри! Вылитый погорелец!..

Древорез крякнул, нахмурился, поскрёб бородёнку. А ведь верно говорит девка, переодеться надобно… Эх, кабы чуть пораньше, проскочили бы в темноте, никем не зримые. А теперь… Если уж главарь погорельцев прослышал, что волхвы ищут какого-то Кудыку, то в слободке тем более должны об этом знать… Может, как-нибудь по задам пробраться, околодворком?..

— А зачем тебе к князю-то? — заподозрив неладное, спросила Чернава.

— Велено… — уклончиво ответил Кудыка.

Справа на обочине виднелась ничем не огороженная низкая избёнка с кривым сугробом вместо крыши. Ни дыма из оконца, ни тропки от окованного льдом порожка. Похоже, загостился где-то хозяин, загулял. То по теремам по боярским, то по ратному делу, а сейчас, надо полагать, вели синеглазого Ярилиной Дорогой прямиком к капищу.

— Да, — молвила Чернава, глядя на убогое это жилище. — Хороша бы я была, кабы на такое сокровище прельстилась. Сложил домок — не надобен и замок…

Что верно, то верно: отродясь ленивый красавец Докука замка на дверь не вешал. Во-первых, не было у него замка, а во-вторых, зачем? Так, привалит дверь камушком, чтоб ветром не мотало, а сам — шапку набекрень и поминай, как звали…

«Или не донесут? — тревожно мыслил тем временем Кудыка. — Да нет, не должны… На волхвов все ныне сердиты, бить вон даже собирались…»

— Вроде лежит кто-то… — вывел его из раздумья голос Чернавы.

И точно, неподалёку от Докукиной хибарки горбом вверх лежал без движения некто в лохматом нагольном полушубке. Подошли, склонились. Кудыка взял мёрзлое тело за плечо, отодрал от наста, перевернул на спину. Глазам обоих явилось синевато-жёлтое опушённое инеем рыло Шумка.