Катарсис
Шрифт:
Так я оказался в разведроте сына. Он - командир, я - завхоз. Старшинские лычки я ещё в прошлой сверхсрочке "за речкой" получил.
Сердце опять ухнуло. Не уберёг я сына. Не знали мы тогда, что "духи" командиров различают не по внешнему виду, по звездам и иной форме (от внешних различий комсостав избавлялся сразу же, снайпер не должен издали отличить рядового от лейтёхи или капитана), а по ящику рации сопровождающего связиста.
У меня на руках сын кровью истёк. Сквозная через всю грудную клетку. С огромной выходной дырой. Своими
Месть. Месть не дала сойти с ума. Месть.
А через несколько месяцев непрерывных боевых вылазок в горы пришло понимание, что месть - моя не будет утолена. Никогда. Война эта - глупая, бессмысленная! Боевиков, просто физически, не вырезать. А чеченцев резать за то, что они - чеченцы и оказались дровами в пламени этой бессмысленной бойне?
И пришла пустота в душу. Воевать расхотелось.
Дома - глаза жены. В глазах - выгоревшие слёзы и ненависть.
– Прости, что выжил.
С той поры - чужие люди.
Кто это ломиться так через лес, как секач? Чувство опасности проснулось. Надо же! Появилось впервые в Афгане, когда пропал Олежка. Не раз спасало шкуру. Ну, вот какая опасность может быть тут? Но, я привык доверять этому чувству. Маленький китайский ножик, каким я срезал грибы перекочевал в карман, а в руку прыгнул златоусовский нож. Красивый, прочный, острый, надёжный и... безумно дорогой. С лихих 90-х он всегда у меня на поясе. В Чечне напился крови человеческой.
Восприятие мира изменилось. Хм! Боевой режим. Не думал что тут и сейчас снова буду чувствовать себя в бою. Смещаюсь вбок.
Кто это, интересно, охотится на меня? Кто этот олень? ФСБ? Да ну на! Их работы я бы даже не заметил. Погасло бы сознание - и всё. И меня бы не нашли. Но - не нужно им это. Палево это. Они и так получат всё, что им нужно. Дело не в государственной безопасности. Я для государства не представляю опасности. И им, феэсбешникам, молодым да ранним, до безопасности нет дела. Они делают деньги. А деньги любят тишину. Моё исчезновение - громко. Им это - не надо.
Конкуренты? И им не надо. Лихие 90-е давно закончились. Когда закончились лихие головы. С конкурентами у меня всё ровно. Дела сейчас решаются разговорами, бумагами и адвокатами.
Да и лось, что так шумит в лесу - на профи не тянет. Не профессионал какой-то. Ломиться напрямки по моим следам, ломая валежник и с шумом отклоняя ветки.
А вот и он. Вот это тюлень! Камуфляж плотно обтянул пузо и ягодицы женоподобной фигуры тридцатилетнего мальчика, так и не превратившегося в мужчину, не обрёл свойственной мужику стати. В руках понтовая помповая игрушка. Насмотрятся американских тупых боевиков с их рекламой американского же оружия!
Присаживаюсь за молодой сосной. Ничего он не заметил. Так и пропёрся мимо, как лось.
– Зачем ты пришёл?
– говорю в землю.
Выстрел. Давно я не слышал выстрелов. После гибели Лёшки, терпеть не могу стрельбы. Настрелялся. Как с Чечни вернулся - на охоту только с лукошком и ножами.
А он - лось. Жертва. Решил убивать меня. Тупой баран. Убивать меня в лесу? Ветерана двух войн? Он даже направление голоса не определил. Не хотел я его убивать. Голос подал, давая ему шанс. Шанс - сбежать. Не хочу убивать.
– Не хочу тебя убивать. Оставь ствол, свали борзо - жив будешь!
В ответ мат и выстрелы. На меня посыпались иголки. Откатываюсь.
Эх, где мои 17 лет?
Захожу к нему с другой стороны. Стоит столбом, тупорылое создание, стволом водит, нервно крутится. Меня не видит и не чует.
Бросаю ветку вправо. Стреляет. Шаг, два, три. Оборачивается, видит меня. Ужас в глазах. Кладу руку на горячий ствол помповика, выворачиваю из его рук, бью ножом. Вонь. Всегда вонь.
– Не убивай, - выдыхает в лицо перегаром и сползает к ногам.
– Поздно. Ты уже мёртв, - отталкиваю его тело. Заваливается на спину, судорожно сжимая рану.
– Я всё скажу. Вызови скорую!
– кричит.
Мир перед глазами - идёт кругом. Молодые лапы сосен мельтешат, как в калейдоскопе. Я уже сижу на заднице, судорожно лапаю карман, никак не выдавлю таблетки.
– Сотовый тут не берёт. К машине нам не выйти, тюлень. Прими смерть достойно, - хриплю я, судорожно проглатывая таблетки.
Я уже знаю, что спасёт меня только чудо. Допрыгался, Мамонт! Допрыгался.
– Я всё расскажу!
– Что ты мне расскажешь? Что вы с дочкой моей ненаглядной решили мой бизнес себе забрать? Думаешь, не знаю, с кем она живёт? И так бы отдал. Не денег жалко. Людей жалко. Погубите всё. Ничего же вы не умеете. Она - ладно, девка. Но, ты, тюлень! Тридцатник прожил, ума не нажил. Сдохни уже!
Он материться, угасая. Я знаю, куда бить. Ну, чуть рука дрогнула, когда узнал его, когда понял, что собственная дочь - убивает меня.
Смерть его болезненна и неизбежна. Всё. Затих. Ногами больше не сучит.
Сижу над ним, опёршись на ружьё с окровавленным ножом в руке. И чувствую, как моя жизнь уходит из меня, как и из него. Руки сами вытирают кровь с ножа, тащат с его тела рюкзак, перезаряжают ружьё. Зачем? Автоматизм. Руки делают то, что раньше было правильным - содержи оружие в чистоте и заряженным. Так же автоматически тяну его телефон, зажигаю экран, фиксирую время, отсутствие связи, так же автоматически телефон следует в карман.
Мысли мои далеко при всех этих манипуляциях. Чувствую ледяное дыхание смерти. И подвожу итог жизни своей.
Осознанная жизнь моя началась с воспоминаний о детдоме. Друг Олег. Он был всегда рядом, как брат. Всё у нас было одно на двоих. Общий шкафчик, общие враги и друзья. Общие мечты.
Мечты. Они мечтали стать военными. Красивыми, здоровенными. Мечта привела их в Афган. И от мечты не осталось даже пепла.
За месяц до приказа - Олежка пропал. Пошёл за водой и нарвался на духов. Короткая перестрелка.