Катастрофа
Шрифт:
Мистер Сэм? Черт возьми! Вот что значит тонкое воспитание. Мистер Сэм! Плохо воспитанные люди не знают такого обращения. Они прибавляют обыкновенно к имени Сэма лестные клички; "голоштанник", "прощелыга", "ходячая падаль", но "мистер" - никогда.
Сэм исполняется уважением к своей особе и выпрямляет сутулую спину.
Кингстон-Литтль ведет Сэма через освещенные океаном электричества комнаты, по мягким коврам. В комнатах расставлено много штучек из фарфора, мрамора, гипса, бронзы, и Сэм, прижимая локти к туловищу и вертя головой вправо и влево, старается не задеть чего-нибудь и не наделать
В большой комнате накрыт белой скатертью круглый стол. Бутылки с красным, и бутылки с белым, и бутылки с желтым, как янтарь, вином. На столе один-единственный прибор. И у этого единственного прибора КингстонЛиттль усаживает Сэма.
– Надеюсь, уважаемый мистер Сэм не откажется пообедать.
О, он не откажется! Уже два дня, как у него в желудке играет оркестр. Скверно играет, с позволения мистера Литтля.
Сам Кингстон-Литтль - сам!
– наливает виски в стакан Сэма, потом наливает еще что-то густое, как прованское масло, потом еще что-то жгучее, как огонь. Какойто мистер во фраке и в белых перчатках вносит ростбиф, горячий, красный, сочный. Сэм молниеносно очищает тарелки, осушает стаканы. Музыка в желудке Сэма перестает играть похоронный марш. Сэм уважает себя, уважает Кингстон-Литтля, уважает мистера в белых перчатках.
– Слушайте, Сэм, между нами говоря, вы - хороший малый, - хлопает его по плечу Кингстон-Литтль.
– Правильно сказали, мистер.
– Я решил вывести вас в люди, Сэм.
В люди? С разрешения мистера, Сэм был молотобойцем на заводе. Сэм знал лучшие времена. Он получал двадцать долларов в неделю, черт возьми! Он хи-хихи!
– волочился за женщинами. Да! Было времечко.
– Прежде всего, вы должны экипироваться, Сэм. Вот вам пятьдесят долларов.
Экип... Экип... Как? Сэм полагает, что такое непонятное слово касается выпивки. Нет, баста. Если он немного еще сегодня поэпи...пикируется, то, пожалуй, попадет в участок.
– Вы не поняли меня. Вы должны приодеться.
– Благодарю, мистер. Но я на эти деньги буду лучше обедать. Я целый месяц буду обедать, мистер.
– Зачем? Вот вам еще сто долларов. На обеды, Сэм. Сто долларов? Сэм щиплет себя в ляжку. Нет, это не сон, а настоящая новенькая бумажка в сто долларов.
– О, мистер. Если вам угодно, я обязательно эпи... эпи... тьфу!
– Теперь вот что, мистер Сэм. Так как вы патриот...
– О, мой мистер!
– И преданный человек...
– Готов душу...
– Нет, Сэм, душа останется при вас. Вы знаете, где находится клуб "Пятиконечная Звезда"?
– На Бродвей-стрите, мистер.
– Верно. Вы сообразительный малый. Вы понимаете толк в планах? Вот смотрите.
Кингстон-Литтль чертит карандашом прямо на белой скатерти. Вот Бродвей-стрит. Вот "Пятиконечная Звезда". Вот из переулка калитка во двор. А вот черная лестница.
– Есть! Понял! Мистер желает, чтобы я изучил ходы и выходы в клубе красных?
– Ничего подобного. Мистеру нужно, чтобы уважаемый мистер Сэм взобрался пятнадцатого числа утром по черной лестнице на чердак над клубом.
– На чердак? Почему не в самый клуб?
– В клуб не надо. Непременно на чердак.
– К вашим услугам, мистер.
– Около полудня в клубе будет заседание комитета красных. И ровно в это время по Бродвей-стриту мимо клуба будет шествовать манифестация патриотов.
– И я должен с чердака кричать: "Америка для американцев"? Ха-ха! Ловко придумано.
– Да нет же. Достопочтеннейший мистер Сэм должен бросить из чердачного люка в манифестантов вот эту коробочку, которую никому показывать нельзя. И если дорогой мистер Сэм выполнит поручение, то получит еще сто долларов и выйдет в люди.
– Только всего? Дайте мне скорее вашу коробочку, мистер.
– Осторожнее. Не оброните. Сохраняйте ее от сырости.
– Будьте покойны. Я умею обращаться с деликатными вещами. Ведь у меня были лучшие времена, мистер Кингстон-Литтль.
– И никому... Ни звука, мистер Сэм.
– Т-сс! Ни звука!
Сэм прикладывает палец к губам и удаляется, немного пошатываясь, но чувствуя, что он помаленьку выходит в люди.
IV
Земной шар это... Это всего-навсего земной шар. Всего пять частей света. Почему пять, а не шесть, а не семь, не тридцать семь? Чем больше, тем лучше. Мистер Лориссон хочет продавать уголь и нефть. Мистер Ундерлип хочет кормить весь земной шар своим хлебом. Только своим. Но Англия, но Франция, но Германия? Земной шар - хе-хе!
– только и всего один земной шар. Да и то на нем есть необитаемые полюсы, где живут белые медведи, которые не покупают ни угля, ни нефти, ни хлеба... Словом, да здравствует война!
Демократы, республиканцы и патриоты, Лориссон, Бранд и Ундерлип прекращают маленькую войну между собою, чтобы сделать большую войну сообща.
Вы знаете, как делается большая война? Пушками? Дредноутами? Подводными лодками? Нет, нет, не забегайте вперед. Всякому овощу свое время.
В огромном зале нью-йоркской биржи, у огромной черной доски садится маклер, у которого голова, похожая на луковицу хвостом кверху, фарширована курсами банкнот, векселей, акций. Он выводит на доске остренькими, вытянувшимися, как солдаты на фронте, буквами:
"В предложении акции "Гудбай", Лориссона, Бранда. Спроса нет".
Никто не бежит. Никто не прячется. И все же это называется паникой. Трещат телефоны, выстукивают телеграфные аппараты. Летят радио;
– Крах, крах, крах!
В парламенте паника. Никто не бежит. Никто не прячется. Напротив, все без исключения депутаты в сборе. Ложа журналистов полна. В ложе дипломатов пусто. Но это называется паникой.
У президента палаты дрожат руки. Проталкиваясь в тесной толпе депутатов, он бросает лидеру правой, и лидеру центра, и лидеру левой:
– Бумаги не стоят ни цента! Мои бумаги!
– И мои!
– заявляет лидер правой.
– И наши!
– произносят лидеры центра и левой.
И центр, и правая, и левая дружно произносят речи о великих национальных задачах народа, дружно бьются в истерике на трибуне в защиту национальной чести и дружно голосуют военные кредиты. Мистер из Белого дома, господин президент, не голосует, а, подписывая войну, думает о дивидендах. Только несколько чудаков на крайних левых скамьях парламента ни за что не желают войны. Они кричат что-то о Сэме и о цене его крови. Экие чудаки! Разве кровь котируется на бирже?