Катастрофа
Шрифт:
Выстрелы разбудили меня. Я выскочил из хижины, переступив через старейшину. Задрав подбородок, он неподвижно лежал на спине у самого выхода, так что я даже подумал, что стреляли именно в него и он убит.
В фиолетовых сумерках чернела плотная стена тропического леса.
— Облава, — услыхал я голос Игнасио. — «Белогубые» оцепили поселок…
Встреча с наемниками не сулила ничего хорошего. Это были опасные люди. Верлядски утверждал, что Такибае вербует их, используя посреднические услуги банка. Транснациональный
Со всех сторон сухо щелкали выстрелы. Визгливо пролаяла собака. Игнасио сказал, что жителей поселка сгоняют на площадку перед мужской хижиной, — они уже сгрудились там покорной, беззащитной толпой — улитки, вытряхнутые из своих ракушек…
Очередь дошла до старейшины. Топоча тяжелыми ботинками, два солдата в пятнистых куртках потащили старика из хижины, заломив ему руки.
— Поосторожнее там, — крикнул по-английски Око-Омо. — Это вам не ящик с кока-колой!
Наемник ребром ладони полоснул меланезийца по шее. Не ожидавший удара, Око-Омо упал на землю. Я бросился к нему.
— Как вы смеете? Как смеете?..
Удар в лицо ошеломил меня. Насилие действует безотказно. Чем беспричинней, тем оно страшнее. Я зажал ладонью окровавленный рот.
Желая уберечь меня от нового удара, Игнасио схватил наемника за плечи. Оба они, наемник и Игнасио, покатились по земле. И вдруг, будто пружиной поднятые, встали друг против друга. Безоружный Игнасио, конечно же, не собирался преподавать бандиту уроки чести, и в то же время чувство достоинства не позволяло ему просить прощения, тем более что это было наверняка бесполезно.
— Ха! — пугая, выкрикнул наемник и неожиданно, шагнув широко, ударил Игнасио ногой в пах. Вернее, намеревался ударить, нисколько не задумываясь о последствиях. Игнасио отпрянул назад, поймал ногу наемника и дернул ее на себя и вверх. Наемник еще раз кулем свалился на землю, не выпуская, впрочем, из рук автомата.
Но прежде чем наемник упал, другой наемник нанес Игнасио сильный удар в живот…
Все мы, сломленные жестокостью, потрусили к ошалевшей толпе. Следом за нами «белогубые» проволокли за ноги потерявшего сознание Игнасио…
Все совершилось в считанные секунды. Это был ураган, вырывавший с корнем и тех, кто торопился согнуться.
Наемники приказали мужчинам и женщинам поднять руки и выстроиться гуськом, а затем повели их мимо старейшины, который обязан был называть имя каждого человека и показывать его хижину.
Люди безропотно повиновались. Не гремел карающий гром, не падало от стыда небо, и солнце не хмурилось — люди оставались с глазу на глаз с людьми, которых сами же сотворили.
Наконец, дошли до человека средних лет. Он был из другого поселка и приходил в гости к своему тестю. Старейшина подтвердил, что он хотел уйти домой вечером, но перебрал вина и остался ночевать.
Этого человека наемники оттолкнули в сторону и пристрелили. Спокойно, деловито, не предъявляя обвинений. Меланезиец хрипел и корчился, порываясь что-то крикнуть, а потом затих.
Толпа молчала. Даже дети не подавали ни звука.
— Этого вонючего хорька я пощекотал бы разрывной пулей, — наемник плюнул в меня жевательной резинкой.
— Я австрийский писатель Фромм, — сказал я, обращаясь к другому наемнику, который, судя по всему, был старшим. — Вот специальное разрешение правительственной канцелярии…
— Заткнись, ублюдок, — заорал тот, — твое счастье, что я вместе с тобой летел до Куале и загадал на тебя!..
Наша лошадь исчезла, пропало и все имущество. Предъявлять претензии наемникам не имело смысла.
— Не стоит тотчас возвращаться назад, — кусая губы, сказал кое-как пришедший в себя Игнасио. — Лучше всего пойти в Ронгу. Если там не побывали эти звери, по крайней мере мы подумаем об обратной дороге не на тощий желудок… В конце концов, за всякий опыт приходится платить…
Мои спутники быстрее меня оценили то, что произошло. Я механически шагал вслед за ними, а сам чуть не плакал от обиды и бессилия. Прошел час и другой, а меня словно заклинило: я не находил объяснения происшедшему. Да и возможно ли было его найти?
— Чего вы сокрушаетесь? Преступления нормальны для человека, — сказал Око-Омо. — Нет преступления, какого не совершил бы нормальный человек. Это нам только говорят о преступлениях как о шизофрении или патологии.
— У этих людей нет культуры.
— Фактической — неоспоримо, формальной — сколько угодно. Бьюсь об заклад, в походных ранцах наемников можно отыскать не только порнографические журналы, но, пожалуй, и Бальзака…
Близ развилки дорог, ведущих в Ронгу и в Кутугу, крупнейшему поселку на западном берегу острова, мы вышли к малайской лавке, товары для которой доставлялись на моторных лодках с низовьев Покори.
Несколько покупателей рассматривали товар, другие распивали у стойки нечто вроде водки. Я узнал, что хозяин лавки Сучен охотно отпускает спиртное в кредит под отработки на своих плантациях — на него постоянно работают островитяне. На него же работают рыбаки в Кутуге, вылавливая трепангов, которые затем сбываются капитанам проходящих у побережья шхун. Должниками вывозится вниз по реке и урожай батата, земляного ореха, табака, красного перца и гвоздичного дерева.
— Он добрый человек, — похвалил хозяина лавки Улеле, меланезиец из Ронгу, успевший рассказать нам, что лет двенадцать назад он принимал участие в строительстве электростанции и тюрьмы в Куале, — расчищал котлован и ногами месил цементный раствор. — Сучен не даст помереть с голоду. Повсюду запретили торговать молодью крокодилов. А Сучен хорошо платит и за это хвостатое дерьмо. Притащишь полмешка, он тут же выставляет бутылку виски и еще что-нибудь в придачу…
Знал бы Улеле, какие деньги перепадают дельцам, сбывающим туристам раскрашенные чучела маленьких крокодилов!..
Наскоро приготовив нам обед, Сучен, сетуя на тяготы промысловой жизни «вдали от цивилизованного покупателя», как бы между прочим расспрашивал, кто мы, куда и с какой целью идем. Узнав, что мы держим путь из Кура-Кура, он удивился.
— Там убили девять человек и сожгли половину хижин! — горестным тоном воскликнул Сучен. — Вы скрылись, очевидно, раньше, чем совершилась трагедия. Вам повезло, вам здорово повезло!