Катешизис
Шрифт:
— Творить? – изумился Каин, на секунду прервав размеренность работы, - что же ты творишь?
— Ну, ты же сам меня не дослушал. Не стал слушать мои стихи.
— А отцу и матери ты читать их пробовал?
– с усмешкой спросил Каин.
— Им некогда, - с сожалением сознался Авель и бросил огрызок яблока прямо под ноги брату. Каин вздохнул, поднял брошенное и отшвырнул за границы надела, окружённого брёвнами ограды.
— Зачем тебе забор? – спросил Авель, - Ведь кроме нас здесь никого нет?
— Чтобы твои овцы не топтали вспаханную землю.
Мотыга ритмично вонзалась в грунт, выворачивая куски жирной почвы.
— Тебе жалко земли? – удивился
— Мне жалко труда, - пояснил Каин, не отрываясь от заботы.
Овцы паслись неподалёку. Жужжали слепни. В траве стрекотали кузнечики. Авелю нравилась какофония лета, и он радовался наличию свободного времени, позволявшего ему наслаждаться происходящим. Он подставил лицо льющемуся солнечному потоку и зажмурил от удовольствия глаза.
— А ты не пытался заниматься чем ни будь другим? – спросил Авель брата, - чтобы физический труд тебя так не изматывал. Может, ты был бы добрее?
— Гм, - тут уж Каин поставил мотыгу, оперся на рукоять, и, тяжело дыша, обратился к Авелю, То есть, ты считаешь, что я злой?
Авель не смотрел на него:
— Ну не злой. А, как бы тебе сказать, невнимательный, просто. Замкнутый какой-то. Затравленный какой-то. Ничего кроме своей земли и мотыги не видишь, не замечаешь.
Каин сердился. Не то, чтобы ему было обидно. Не мог он на Авеля обижаться – всё-таки младший брат. Каину было хорошо с землёй, целыми днями он проводил в поту, возделывая почву, чтобы та отвечала ему взаимной любовью.
— Чем же я плохо отношусь к родителям, к тебе? – спросил Каин..
Авель отвлёкся от солнца. И тут Каин заметил какую-то перемену в его глазах. Что-то нехорошее промелькнуло искрой в зрачках брата.
— Ты не дослушал моё стихотворение. А я ведь его сочинил – это тоже труд. И, кстати, не меньше твоего.
Каин ничего не ответил. Плюнув на ладони, он вновь взялся за мотыгу, пытаясь подавить раздражение, вызванное словами брата.
— Я не спорю, - заговорил он, поднимая высоко над головой мотыгу, а затем с силой вонзая её в землю, - для твоих стихов, как ты их называешь, нужно время и определённые усилия. Но что и кому они дают, кроме тебя? Вот ты, - мотыга с глухим звуком вгрызлась в землю, - сочиняешь, навязываешь всем, заставляешь выслушивать, и хочешь, чтобы тобой восхищались, рукоплескали и превозносили до небес. Тебе ведь это нужно, ты же не мне хочешь удовольствие доставить, а сам его получить.
— Конечно, - злился Авель, слова брата его задели, - один ты у нас трудяга. Один ты у нас самодостаточен и не ждёшь похвалы. Тебе и без неё не плохо живётся.
Каин ничего не ответил, продолжая взмахивать мотыгой.
— Молчишь?! Сказать нечего!?
– всё больше злился Авель.
Каин, казалось, лишь усерднее продолжал работать.
Авель взглянул на свою отару. Овцы и бараны мирно паслись, пощипывая зелёную траву, оводы жужжанием разрезали воздух, небо оставалось чистым и прозрачным. Но вот на душе у молодого человека было скверно. Слова брата его больно покоробили и продолжали разъедать настроение.
— А ты знаешь, - заговорил он язвительно, - что, зачав тебя, наши родители были изгнаны из САДА, где жили, не зная забот и тягот. А как только произошло зачатие, господин проклял их и изгнал. Знаешь, да?
Конечно, Каин знал все, что сказал ему брат. Более того, он сам рассказал о том Авелю. Однажды, когда, устав, от трудов праведных, первый сын Адама и Евы, обессиливши сел на землю, вопрошая, кончится ли когда-нибудь повседневная тягота работы, Змей поведал Каину о том, что произошло с его, Каина, родителями, и почему теперь он, Каин, его отец и мать в поте лица должны были добывать свой хлеб. Каин же принял всё на свой счёт. Знание томило его, терновым кустом разрастаясь в груди, вонзаясь шипами в сердце. Он заставлял себя работать до изнеможения, что бы не чувствовать боли, причиняемой ощущением собственной вины Он счёл себя виновным в произошедшем. Своё рождение на свет. Своё зачатие. Хотя, на самом деле, Адам и Ева точно уж не думали о ребёнке, когда обнимались под яблоней. Но таков уж человек. Надо ему взвалить на плечи груз вины и влачить его по жизни, превозмогая боль и усталость. В тоске человек настоящий. И что бы её почувствовать – из пальца он эту тоску высосет, чувством вины приправит и будет всю жизнь смаковать. Становясь при этом ещё терпимее и сильнее. Но оставаться один на один с тоской, порой, невыносимо, Хочется поделиться ею, сбросить накопившийся непосильный груз. Хотя бы ненадолго. На чуть-чуть. И Каин рассказал Авелю о своём, о человечьем. Авель выслушал его тогда, похлопал по плечу и посоветовал забыть всё. Сам же намотал на ус, найдя, где тонко у Каина. И иногда, когда уж совсем был на брата раздосадован – наносил удар ниже пояса.
Ах! Кольнуло у Каина в груди. Он прекратил работать, посмотрел умоляюще:
— Ну, зачем ты так, Авель.
— Что значит, зачем?
– злорадствовал Авель, - нет уж, если мне будет угодно, я тысячу раз повторю сказанное!
— Почему тебе доставляет удовольствие делать мне больно? – прохрипел Каин.
— Удовольствие? Ну, да, удовольствие, – согласился Авель, словно прислушался к себе.
– Да потому, что я умнее тебя, красивее, богаче духовно. Вот так-то, - скривился Авель, пытаясь достать языком, застрявшее между зубов волокно бараньего мяса, которым завтракал пару часов назад.
Каин едва сдерживал слёзы
— Я же не спорю, брат, что виновен. Зачем ты так?
— А затем, - сплюнул Авель на землю, - затем, что ты злой, невнимательный и бесчувственный.
— Хорошо, хорошо, - согласился Каин, - я постараюсь исправиться. Ты, Авель, самый добрый, самый умный, самый красивый, самый нежный. А теперь иди, иди, пожалуйста, работай. Оставь меня.
— Хм, - Авель довольно хмыкнул.. Он спрыгнул с забора и бодрой походкой направился к овцам. На встречу ему, из кустарника купины выполз Змей
— Здравствуй, Авель, - поднял он голову от земли.
— А, это ты, привет. Опять подслушивал?
— Мальчик мой, мне не нужно подслушивать. Я просто слышу.
— Ну, и что же ты услышал на этот раз? – остановился младший брат, уперев руки в бока.
— Нельзя так, мой мальчик. Ты делаешь больно Каину. Ты же прекрасно понимаешь, что он невиновен. Так, как ты, братья не поступают.
— Ничего, - махнул рукой Авель, - пусть помучается, может, добрее станет.
— Я думаю, - шипел змей, - что он гораздо добрее, чем ты считаешь.
Авель рассердился. Он не любил, когда кто-нибудь, ему перечил:
— А мне наплевать, что ты думаешь. У меня есть своё мнение. Убирайся с дороги, разноцветный червяк!
Змей тоскливо вздохнул. Он понимал, что тут спорить бесполезно. За время существования человека Змей понял, что тот - непредсказуемое, алогичное, взбалмошное существо, прямо как его создатель. Разум человеческий далёк от сердца, а сердце от разума. Поэтому, одномоментно, пользоваться и тем и другим человек не может. И к глупостям человеческим Змей выработал терпимое отношение, как к неизбежному злу.