Каторга
Шрифт:
Хрусцель снова пустил плеть "по земли". Зловещее движение.
Это было наказание не по приговорам, а уж сахалинское.
Тихо было, словно кругом никто не дышал.
Хрусцель впился глазами в помощника смотрителя.
Тот стоял, переминаясь на месте, смотрел на меня, на доктора... и сделал какое-то движение головой.
Хрусцель взял "в полплети".
Словно один какой-то огромный человек вздохнул в сенях и на дворе.
По телу Бардунова пробегали судороги.
Бог знает, какого удара ждал этот человек,
– Ваше высокоблагородие, ваше высокоблагородие, за что же наказывают? Нешто возможно!
– послышался его голос, но словно не его, какой-то странный.
– Нешто возможно?!
На дворе в толпе раздались смешки.
– Шута строит! Привык!
– пробормотал помощник смотрителя.
Бардунов поднялся, захватил в руки штаны и, не натянув их, бросился в толпу арестантов.
Видя, что наказание на этот раз не будет страшным, его товарищ, Гусятников, короткий и мрачный мужик, лег спокойно, без звука вздрагивал при каждом ударе и, сходя с "кобылы", даже проворчал:
– Только продержали день зря. Волы не кормлены!
– Так уж, пожалел мерзавцев!
– умилялся своей гуманностью помощник смотрителя.
Хрусцель ловко и проворно убирал розги и "кобылу".
– Ты чего же не одеваешься?
Васютин стоял у притолоки дверей канцелярии, как столб, с голыми ногами. Штаны с него свалились.
Он икал. Крупные слезы катились по щекам.
Было страшно и стыдно смотреть на этого парнишку.
Он - из военной службы, сделал какое-то преступление, бежал и, боясь наказания, "скрыл свое родословие", сказался бродягой Иваном Васютиным, не помнящим родства.
– Как же тебя к розгам приговорили?
Бродяг обыкновенно приговаривают к 1 1/2 годам "принудительных работ" и затем - на поселение. Розги им прибавляют, если они почему-либо "путают", не называют себя просто "бродягой непомнящим", а именуются ложным именем: крестьянин, мол, такой-то деревни, - а пошлют туда, окажется, что нет. Опытный бродяга делает это в надежде удрать во время пересылки. Но зачем этому?
– Ты что же, чужим именем назвался?
– Так точно.
– Зачем? Бежать с дороги хотел?
– Нет.
– Тогда зачем же?
– В тюрьме знающий человек нашелся, сказал, что так сделать нужно. Я и сделал.
– Ты в первый раз этому-то подвергался?
– В первый.
И по щекам его еще сильнее текли слезы. И заикал он сильнее.
А у ворот тюрьмы, когда я выходил, сидел теперь уж совсем оправившийся Бардунов и бахвалился:
– Мне, братцы мои, что на "кобылу" ложиться, что к жене под бок, все единственно. Потому, вот как я к ней привык.
Нравы каторги
"Каторга", это - официальное название. Неофициально каторга зовет себя добродушно-ироническим именем "кобылка".
– Ну, как поживаете, братцы?
– Ничего себе, ваше высокоблагородие,
– Это что, тоже рабочий?
– спрашиваете вы про кого-нибудь.
– Наш же, кобылка.
Название, происходящее от слова "кобылка", - скамья, на которой дерут арестантов.
Каторжане, как известно, доставляются на Сахалин двумя путями: или "сплавляются" морем, через Одессу, или идут Сибирью, через Кару.
Соответственно этому, каторжники делятся на "кругоболотинцев" или "галетников", и "каринцев" или "терпигорцев".
Название "галетник" - название даже слегка презрительное.
– Что они там видели? Плыли да ели галеты. Только и всего!
Тогда как "каринцы" пользуются и некоторым почетом и уважением каторги.
Странствуя по сибирским этапам, они натерпелись горя, почему и зовутся "терпигорцами".
В сибирских "централах" (центральных тюрьмах) и на Каре они прошли высший курс каторги, побывали, так сказать, в академии каторги. Знают все порядки, обычаи, законы. Сибирский каторжник вообще в почете у сахалинцев: в Сибири каторга крепче держится друг друга, там есть свои выработанные законы, твердые и ненарушимые, там есть товарищество, чего вовсе нет на Сахалине*.
_______________
* Уже уехав с Сахалина, во Владивостоке я прочел в газетах, что прежнее пешее путешествие по этапам заменяется перевозкой по железной дороге. Прочел и от души порадовался за злосчастных "терпигорцев". Сколько народа скажет спасибо за это облегчение тяжкого пути. Сколько лишних, ненужных страданий упразднено, сколько ужасов, творившихся на этих "этапах", отойдет в область преданий. Сколько народу будет буквально спасено. Из моих дальнейших очерков вы увидите, что такое были эти этапы, и какую роковую роль они играли в жизни многих каторжан.
Скоро, однако, это различие сглаживается. "Кругоболотинец" быстро входит в курс, осваивается с нравами и обычаями каторги, становится "почище" всякого "каринца", - и тогда слова "каринец", "галетник" раздаются только во время перебранки:
– Молчи ты! С кем говоришь-то, мараказия! Я, по крайности, настоящий каринец. А ты кто? Тфу! Одно слово, галетник!
Каторга делится на четыре касты:
1) Иванов,
2) Храпов,
3) Игроков,
и 4) Несчастную "шапанку".
Это - аристократия и демократия каторги, ее правящие классы и подчиненная масса, патриции, плебеи и рабы.
Иваны
"Иваны", это - зло, это - язва, это - бичь нашей каторги, ее деспоты, ее тираны.
"Иван" родился под розгами, плетью крещен, возведен в звание "Ивана" рукой палача.
Это - тип исторический. Он народился в те страшные времена, правдивая история которых "неизгладимыми чертами" написана на спинах стариков-"богодулов" Дербинской каторжной богадельни.
Он родился на Каре во "времена Разгильдеевские", о которых и теперь вспоминают с ужасом*.