Каторга
Шрифт:
В лице всей этой оравы "игрок" всегда имеет свою партию, которая готова его поддержать, когда угодно, в чем угодно. Он может изменять постановления тюремного схода, - за него много народа. С ним страшно ссориться. Велит отлупить - отлупят. К нему нужно подольщаться: прикажет помиловать - помилуют. К тому же от него "завсегда мало-мало перепасть может", что среди нищих, конечно, играет огромную роль.
И "кочевряжатся" же зато "игроки", пока они в силе. И "измываются" же над товарищами. Каких только диких форм издевательства не приходит им в голову. Был у меня в одной из тюрем знакомый "игрок",
– Что, брат, в "жиганы" попадаешь?
– К тому идет!
Только прихожу как-то в тюрьму, - батюшка, да это он ли? Не узнал даже сразу. Развалился на нарах, покрикивает. "Поддувала" еле-еле все его капризы исполнять успевает.
– Что, - кричит, - Матвей Николаевич сегодня обедать будет?
"Поддувала" подносит обычную лаханочку с баландой.
"Матвей Николаевич" приподнялся, поглядел и в лаханочку плюнул.
– Собак этим кормить. Кому, дура, подал? Станет Матвей Николаевич это есть? Дальше что есть?
"Поддувала" положил на нары нарезанный черный хлеб.
– Чайку, Матвей Николаевич, пожалуйте!
"Матвей Николаевич" сшиб хлеб ногой с нар.
– Нешто это Матвей Николаевич еда? Учить вас, дураков, некому! Станет Матвей Николаевич дураковскую пищу есть? Подавай колбасу!
"Поддувала" подал копченую колбасу и белый хлеб.
– То-то!
"Поддувала", подбирая с пола куски черного хлеба, только улыбнулся в мою сторону.
– Забавники, мол!
А кругом сидят голодные люди.
– Ты чего ж ему, - спрашиваю потом "поддувалу", - баланду подаешь, чтобы плевал, да хлеб, чтоб по полу валял! Знаешь, что он при деньгах кочевряжится и кроме своего ничего не ест. И подавал бы ему сразу колбасу с белым хлебом.
– Нешто можно?
– даже испугался поддувала.
– Не приведи Господи. "Ты это что же?
– сейчас спросит.
– Кто я такой есть? Арестант я, иль уж нет?" - Арестант мол.
– "А если я арестант, почему ж ты мне арестантской пищи не подаешь? А? Может, я не погнушаюсь, есть буду? Почему ты, такой-сякой, знать можешь, что Матвей Николаевич, человек сильный, на уме содержит? Колбасу подавать, такой-сякой! Мое добро не беречь, - может, я казенным пропитаюсь, а ты мое добро травить хочешь!" И пойдет! На целый час волынку затрет! Ну, и подаешь ему пайку с баландой. Для порядка. Ему ведь что, - ему только чтоб власть свою показать! Порядок известный! Выиграл!
А то в другой раз послали как-то одного "игрока" в тайгу на работу. Отвертеться никак не удалось. Так он на товарище-"жигане" с полверсты верхом поехал. Нанял и поехал.
– У меня, - говорит, - ноги болят.
Жиганы
Беда, однако, когда такой "игрок" продуется в конец и превратится в "жигана". "Жиганом" на каторге вообще называется всякий бедный, ничего не имеющий человек, но, в частности, этим именем зовут проигравшихся в пух и прах "игроков".
Вот когда каторга "наверстает свое". И нет тогда меры, нет конца издевательствам над человеком, лишившимся всех своих
Когда "жиган" продул уж все: деньги, одежду, свой труд за год вперед, пайку хлеба за несколько месяцев вперед, - с ним играют или на место на нарах, или на баланду. Ни то ни другое не нужно ровно никому, - играют просто для унижения.
– Черт с тобой, промечу тебе, псу. Аль-бо три копейки, аль-бо три дня на полу спать будешь!
Или:
– Аль-бо трешница (3 коп.) твоя, аль-бо с голоду дохни, неделю без баланды, не пимши, не жрамши, сиди.
Захожу как-то в тюрьму перед вечером, когда все уже улеглись. Смотрю, - один арестант в проходе около нар на полу лежит. Увидя меня, вскочил, полез на нары. Сосед не пускает.
– Стой! Куда лезешь? Нет, ты на полу лежи!
– Черт! Дьявол! Видишь, барин!
– Нет, ты и при барине лежи. Пусть барин видит, какая такая ты тварь есть на свете. Лежи!
Арестант стал около нар.
– Нет, ты ложись!
– послышалось среди смеха со всех сторон.
– Неча вставать. Барин сказал, что ничего, при нем можно лежать! Ты и лежи, как лежал.
– Место проиграл, что ли?
– спрашиваю.
– Так точно, продул, пес, а теперь и моркотно.
– Во сколько место шло?
– Шло в трешнице, да я и целкового не возьму.
– Получай три!
– Вот, уж это зачем же! Мне своя амбиция дороже трех целковых ваших стоит.
Видимо, выигравший "уперся": ничего в таких случаях с арестантом не поделаешь.
– Проиграл - и плати. Валяйся на полу. На то игра! А не хочешь платить, - встряска!
За неуплату тюрьма "накрывает темную", то есть бьет без пощады, причем бьют решительно все, и те, кто в игре не был заинтересован.
– Это уж верно! Это так!
– послышалось кругом.
– Порядок известный! Встряска!
– Ложись, что ль, дьявол!
И "жиган", под хохот всей тюрьмы, лег на пол, на котором было чуть не на вершок липкой, жидкой грязи.
Тюрьме скучно, - она и рада маленькому развлечению.
А ведь этот "жиган" пришел в тюрьму за то, что задушил из ревности свою жену. В его душе когда-то носились бури. Он чувствовал и любовь, и ревность, и горькую обиду. Как вам нравится "Отелло" в такой обстановке!..
Захожу в тюрьму в обеденное время. Обед был уже на исходе. "Поддувалы" побежали в куб за кипятком, заваривать чай. Кто еще доедал, кто прятал на вечер оставшиеся кусочки хлеба, кто ложился отдохнуть.
– Ну, теперь, братцы, "жигана" кормить. Выходи, что ль! Иль апекита нет?
С нар поднялся человек, с которого смело можно было бы рисовать "Голод". Ничего, кроме голода, не было написано в глазах, в бледном, без кровинки, синеватого цвета, лице, во всей это слабой, обессиленной фигуре. Это был "жиган", вторую неделю уже проигрывающий даже свою баланду. Дней десять человек не видал крошки хлеба и питался только жидкой похлебкой, "баландой". И как питался!
Многие даже приподнялись с места. Тюрьма предвкушала готовящуюся потеху. Особенно это было заметно на лице одного паренька. Видимо, человек готовился выкинуть над "жиганом" что-то уж особенное.