Катынь. Ложь, ставшая историей
Шрифт:
Но это бы ещё ничего. В конце концов, с эпидемиями бороться очень сложно, это и у наших плохо получалось. Но из них 284 человека, или около 25 %, умерли не от болезней, а от истощения. С каких это пор истощение входит в число инфекционных заболеваний?
Так как же быть с общей численностью? В предисловии польской стороны говорится:
«На основании сохранившихся архивных материалов можно установить, что поздней осенью 1920 г. в Польше максимально было около 80–85 тыс. российских военнопленных».
Итак, считаем. По польским же данным, в 1921–1922 годах советской стороне было передано около 67 тысяч пленных, ещё 1 тысяча изъявила желание остаться в Польше и 1 тысяча родом из других стран захотела вернуться домой. Но по нашим данным, вернулось не 67, а 76 тысяч, плюс ещё две… как раз и выходим на цифру примерно 6500 человек умерших, сообщённую в 1936 году. Подгонка под ответ? Или нам следует спросить:
«А сколько было украинских и белорусских пленных»?
Более разумные польские исследователи признают, что за три года в польском плену умерло
«…не более 16–17 тысяч человек».
Вас ещё не утомила арифметика? Нас — уже, так что перейдём к предисловию российской стороны. Российские исследователи считают, что советских пленных в Польше за всё время военных действий перебывало от 145 до 165 тысяч человек. В этом случае получается, даже если поверить полякам, что армии Савинкова и Балаховича формировались только из пленных, уже не 16–18, а 40–60 тысяч погибших.
А есть ведь и ещё один документ… По сводкам оперативного отдела Верховного командования Войска Польского с 13 февраля 1919 г. по 18 октября 1920 г. было взято в плен около 207 тысяч человек. Приписка?
Приписки не вчера придуманы, и страдают ими практически все армии, преуменьшая свои потери и преувеличивая потери противника. И всё же цифра такая есть, и в этом случае получается, что в плену умерло около 100 тысяч человек. А согласно ещё одному польскому документу того времени — письму начальника II отдела Генштаба Войска Польского Матушевского в кабинет военного министра, датированному 1 февраля 1922 г. — только в одном лагере в Тухоли умерло около 22 тысяч пленных красноармейцев. Повторяем — это польские данные того времени!
Впрочем, дело не в том, сколько человек умерло, а в том, как они умирали… Существует такая вещь, как объективные обстоятельства. Ясно, что в блокадном Ленинграде или после сталинградской битвы смертность немецких военнопленных была не такая, как на Урале или в Сибири. Ясно, что тиф есть тиф, и он своё возьмёт. Вопрос в другом: что и в какой мере стало причиной смерти этих людей — объективные обстоятельства, халатность администрации или намеренная политика умерщвления?
Мы живём хорошо… Здоровье наше хорошее…
Ещё в Торне про Тухоль рассказывали всякие ужасы, но действительность превзошла все ожидания. Представьте себе песчаную равнину недалеко от реки, огороженную двумя рядами колючей проволоки, внутри которой правильными рядами расположились полуразрушенные землянки. Нигде ни деревца, ни травинки, один песок. Недалеко от главных ворот — бараки из гофрированного железа. Когда проходишь мимо них ночью, раздаётся какой-то странный, щемящий душу звук, точно кто-то тихо рыдает. Днём от солнца в бараках нестерпимо жарко, ночью — холодно…
…Ладно, давайте читать документы — что-то давно мы не занимались этим полезным делом.
Итак, для начала свидетельство Винсента д'Абериона, посла Великобритании в Германии, который с 25 июля по 25 августа находился в Варшаве как представитель держав Антанты. Оно приведено в том самом предисловии польской стороны как доказательство, что с пленными обращались хорошо.
«Я решил лично убедиться, в каких условиях живут русские пленные, и из того, что видел, могу сказать, что отношение к пленным совершенно удовлетворительное. Я не заметил никаких следов издевательств над беззащитными. Поляки считают пленных скорее несчастными жертвами, чем ненавистными врагами. Я видел, как их здорово и хорошо кормят, а большинство из них производит впечатление счастливых из-за того, что живут они в безопасности и далеко от линии фронта… Я видел также, что отношение офицеров или польских властей не было ни плохим, ни жестоким… Ни разу ни один пленный не показал мне каких-либо следов избиения».
Ясно, что для таких случаев у поляков существовали образцово-показательные лагеря — они были даже у Гитлера. Но какие же надо иметь мозги, чтобы приводить это свидетельство в предисловии к такому сборнику. (Какому именно — увидим чуть ниже.)
Кстати, дальше забавно: господин посол раскрывает своё представление как о Советской России, так и о войнах вообще. Это — просто песня о европейском менталитете!
«Помимо безопасности, которую им обеспечил плен, они имели достаточное, даже чрезмерное количество еды, без опасности быть расстрелянными еврейскими комиссарами в случае дезертирства и пыток, которых не жалели китайцы за малейшие провинности или нарекания на советские порядки».
Ну это всё перепевы эмигрантских рассказов о страшных «жидах-комиссарах» и «китайцах-наёмниках», над которыми можно было бы только посмеяться, если бы они сегодня не обрели вторую жизнь в российской прессе. Но какое у него милое представление о русских: много еды, мало кнута — и мужик счастлив. Интересно, если бы кто-нибудь говорил в таком тоне о британцах — господин посол так же улыбался бы или всё же обиделся?
«Кроме того, советские пленные как-то не грустили по утехам войны и не вспоминали радости победы. На основании пережитого они пришли к выводу, что добыча от грабежа захваченных городов намного мизернее выглядит на практике, чем в теории, а также что вообще переоцениваются все военные удовольствия» [69] .
69
Этот и дальнейшие документы о содержании военнопленных взяты из книги «Красноармейцы в польском плену».
Да уж точно, нам, серым, никогда не понять просвещённого европейца, для которого война — грабёж и удовольствие. Нам обычно доставалась обратная сторона этого веселья, выраженная все тем же Солоневичем:
«Придёт сволочь и заберёт в рабство».
По крайней мере, к советско-польским войнам это относится на все сто процентов. Это ведь потом Красная Армия рванула на Варшаву — а до того что было?
Согласно инструкции департамента Министерства военных дел Польши, пленных должны были содержать в условиях, к которым трудно придраться. Правда, качество бараков и нормативы заселения не оговариваются, что настораживает — впрочем, из текста документа следует, что в бараках должны быть нары, печи, окна, а в лагере — больница, церковь или часовня, баня и прачечная, а также буфет, где его обитатели могут покупать какие-то вещи и продовольствие. Далее, для пленных устанавливался следующий паёк: хлеб — 500 г; мясо — 150 г; картофель — 700 г; овощи или мука — 150 г, кофе — 2 порции по 100 г и т. д. А также деньги — 30 пфенигов в день, работающим — 70 пфенигов [70] . Не курорт, но и не блокада Ленинграда. Это документ от 17 мая 1919 года.
70
Так в тексте. На самом деле имеется в виду пфениг — 1/100 часть польской марки, валюты образца 1917–1924 гг.