Катынь. Ложь, ставшая историей
Шрифт:
А вот реальность первого периода советско-польских войн.
«Лагерь для пленных Полесского фронта содержится плохо: пленные оголодавшие, получают утром и вечером кофе, на обед горох и немного мяса. Эту еду получают также больные пятнистым и возвратным тифом и дизентерией. Около 300 больных, которые не изолированы от здоровых, в связи с чем среди пленных быстро распространяются эпидемии. Для больных предназначены 300 коек, однако это не койки, а нары из досок, нередко одни нары для нескольких больных.
Как здоровые, так и самые тяжелобольные лежат на голых досках, полное отсутствие какого-либо белья, одеял, сенников, так что больные спят в своей одежде, грязной и завшивленной, не меняя рубашек нередко неделями. У многих рубашек нет вообще. Такое положение противоречит всем понятиям о гигиене и человечности…»
Уже этот первый документ обрисовывает основные проблемы лагерей: плохое питание, отсутствие одежды. Да, но ведь основные военные действия производились в холодное время года, и у бойцов должны быть шинели! И тут мы сталкиваемся со странным фактом, который трудно объяснить — ведь польская армия благодаря помощи Антанты была хорошо экипирована.
«По полученным Верховным командованием сведениям на фронте практикуется отбирание у военнопленных частей обмундирования, особенно шинелей, обуви, мундиров и т. д.: пленных отправляют в лагеря в лохмотьях, часто без обуви и шинелей.
Такое поведение является нарушением международных норм и приводит к тому, что пленных нельзя затем использовать на работах… Также сомнительно, что полуодетые пленные смогут пережить зиму в деревянных бараках в лагере пленных, а выдать пленным мундиры… для государственной казны тяжело и накладно».
Это подтверждается и показаниями бежавших из плена, которые у нас скрупулёзно записывали:
«После взятия нас в плен мы были расстроены по взводам. Из нашего состава выбрали коммунистов, командный состав, комиссаров и евреев, причём тут же на глазах всех красноармейцев один комиссар еврей был избит и потом тут же расстрелян. У нас отобрали обмундирование, кто сразу не исполнял приказание легионеров, тот был избит до смерти, а когда падал без чувств, тогда легионеры силой таскали у избитых красноармейцев сапоги и обмундирование».
«После разоружения у нас всех отобрали обмундирование, деньги, личные документы и даже сняли с нас бельё. На замену отобранного выдали старую рваную одежду. При допросе поляки спрашивали коммунистов и комиссаров, но мы никого не выдавали. Причём поляки нас избивали плётками и прикладами, таким образом хотели добиться выдачи коммунистов…»
Да, но зачем полякам поношенная советская форма? Ну там, десяток-другой комплектов обмундирования может понадобиться для диверсионной группы, заброшенной в красный тыл — но ведь не сотни и тысячи разбитых солдатских ботинок и старых шинелей… Ответ один: одежку можно было толкнуть на базаре или где-нибудь в деревне. Этот мелкий гешефт впоследствии стоил жизни десяткам тысяч человек. Вот интересно: теперешним панам не стыдно за деяния своих дедов? Или стыдиться — это только наша привилегия, как народа-Богоносца?
…Тех, кого не раздели на фронте, грабил конвой.
«Под усиленным конвоем нас отправили на вокзал и поместили в товарные вагоны… Первым долгом сделали повальный и самый тщательный обыск и отняли всё, что тем или иным образом могло находиться у арестованных, так, напр., деньги, часы и т. п. После этого начали снимать сапоги, отнимать пальто, если чьё понравится, одеяла и подушки. Если кто пытался оказать хоть малейшее сопротивление, то его избивали самым беспощадным образом…»
71
По-видимому, он был не военнопленный, а арестованный советский активист.
У конвойных команд тоже наверняка были налажены связи с какими-нибудь перекупщиками.
Скажете, в Советской России тоже грабили? Естественно, так. Но, во-первых, тотально, до белья, раздевали только убитых и приговорённых к смерти. А во-вторых, у нас существовала такая злобная организация — ЧК, которая имела множество осведомителей и с этими явлениями боролась. Боролись ли у поляков? Судя по тому, что пленных продолжали массово раздевать до самого конца войны — власти не считали нужным делать что-либо, кроме издания приказов.
И вот, наконец, преодолев все этапы, пленные добирались до лагерей. Порядки там были… разные. Приводится даже парочка документов, где говорится о вполне сносном существовании — правда, одежды и одеял в лагерях не было как таковых, водились они иногда лишь в рабочих командах, если начальник там был человек, а не беззаветный борец с москалями.
Вот лагерь, плохой по меркам самих поляков (однако есть и хуже)…
«Лагерь Буг-шушпе находится под командованием младшего лейтенанта запаса. Численный состав 1894 пленных, большей частью украинцы из Галиции. Унылый вид этого лагеря, состоящего из развалившихся большей частью бараков, оставляет жалкое впечатление. От караульных помещений, так же как и от бывших конюшен, в которых размещены военнопленные, исходит тошнотворный запах. Пленные зябко жмутся вокруг импровизированной печки, где горят несколько поленьев — единственный способ обогрева. Ночью, укрываясь от первых холодов, они тесными рядами укладываются группами по 300 чел. в плохо освещённых и плохо проветриваемых бараках, на досках, без матрасов и одеял… Из-за отсутствия медицинской организации только 150 тяжелобольных были эвакуированы в госпиталь, 90 из них тяжело больны дизентерией, 60 страдают заболеваниями, связанными с истощением…
Комендант, сам признающий недостаточность питания, называет 3 приёма пищи: первый в 8.30 утра состоит из чёрного кофе и 30 г хлеба; второй в середине дня — из супа, 150 г мяса, 50 г жира, 150 г овощей или 700 г картофеля, третий в 6 часов вечера — чёрный кофе…»
За месяц, с 7 сентября по 7 октября, в этом лагере умерло около 650 человек, или одной трети пленных. Надо сказать, что в других лагерях Брест-Литовска смертность была не так высока, но всё равно за месяц — 1100 человек.
Кстати, о Брест-Литовске есть рассказ вернувшегося оттуда пленного.
«Как только нас привели туда, комендант обратился к нам с такой речью: „Вы, большевики, хотели отобрать наши земли у нас [72] , — хорошо, я вам дам землю. Убивать вас я не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете“. И действительно, несмотря на то, что мы до этого двое суток хлеба не получали, мы и в тот же день такого не получили, мы питались только картофельной шелухой, продавали последние рубахи за кусок хлеба, легионеры нас за это преследовали и, видя, как собирают или варят ту шелуху, разгоняли нагайками, а те, которые из-за слабости не убегали вовремя, бывали избиваемы до полусмерти.
13 дней мы хлеба не получали, на 14-й день, это было в конце августа, мы получили около 4 фунтов хлеба, но очень гнилого, заплесненного; все на него, конечно, с жадностью набросились, и заболевания, бывшие и до этого времени, но не в большом количестве, усилились (с 7000 пленных невозможно было найти санитаров), больных не лечили, и они умирали десятками. В сентябре 1919 г. умирало до 180 человек в день, никакой медицинской помощи нам не оказывали… В последнее время (около ноября) приезжала комиссия, но это тоже оказало мало помощи…»
72
Вообще-то война шла на белорусской территории, но вы ведь помните, что польскими являются все земли, которые входят в зону польских желаний?
Вот интересно: это ещё эксцессы или уже геноцид? Когда администрация лагеря после двухнедельной голодовки кормила людей непригодным в пищу хлебом, она намеренно вызывала эпидемию, или ей просто было наплевать на возможность её возникновения? Комендант действовал вроде бы и сам по себе — но ведь кто-то его на это место поставил и подобрал ему соответствующую команду охранников, кто-то не обращал внимания на жалобы и доносы, которые наверняка были…
Кстати, Фридкин говорит о 7 тысячах заключённых, а комиссия, приезжавшая в ноябре, обнаружила только 3800 человек. Остальные что — уже умерли?
Но бывали лагеря и ещё хуже. Вот худший, причём настолько, что случайно оказавшийся там польский врач не вытерпел и написал не рапорт (поскольку не по службе), а частное письмо начальнику Санитарного департамента Министерства военных дел генералу Гордыньскому.
«Я посетил лагерь пленных в Белостоке и сейчас, под первым впечатлением, осмелился обратиться к господину генералу, как главному врачу польских войск, с описанием той страшной картины, которая предстает перед каждым прибывающим в лагерь… Вновь то же преступное пренебрежение своими обязанностями всех действующих в лагере органов навлекло позор на наше имя, на польскую армию так же, как это имело место в Брест-Литовске. Несколько сот человек заплатили за это жизнью и ещё несколько сот должны погибнуть, потому что в нашей армии нет дисциплины, которая заставляла бы каждого исполнять возложенные на него обязанности».