Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Шрифт:
– Это был мой диск. За такое не сажают.
– Незнание законов не освобождает от их исполнения… И наказания.
– Я честный человек. Позвонила и отдала. Прощайте.
Первая запись – разговор Елены с мужем – удалась на славу. Голоса звучали ровно. Не было ни провалов звука, ни комканья слов. Гущин отдал диск техникам, и через минимум времени распечатка лежала у него на столе.
«Так, Максим, мы договорились. Сегодня ты рассказываешь и отвечаешь
– Человек приехал усталый, и скоро уедет опять. И хочет радоваться близостью с супругой. А она начинает какие-то игры в воспоминания.
– Ну, давай не будет пространных воспоминаний. Я ведь начинаю работать, мне нужен материал. Это будет пьеса о тебе и обо мне. Про себя я немножечко знаю. А про тебя, чего греха таить, не все.
– Я в юности к встрече с тобой готовился.
– Да. И как это было?
– Мечтал, что женюсь на Елене Гусевой.
– И кто тебя окружал, такого, в мечты погруженного?
– Тебе, действительно, что-нибудь рассказать? Серьезно?
– Более чем.
– Ну, так слушай. Я был обыкновенный малый. Но отец вдруг решил, что меня может окружение испортить. Я уверил его, что привит от влияний извне. Да и друзей-то у меня был только один.
– И это Игорь Разин. Как жаль, что он погиб. Я хотела бы знать твоего друга.
– Мне тоже жаль.
– Слушай, а что за история вышла? Ведь, наверное, разбирались, отчего он погиб?
– Да кто там разбираться будет? Гражданин России, гостевая виза. Прокатный автомобиль. Чудовищный алкоголь в крови.
– Ты, вроде, говорил, он был непьющий?
– Был непьющим. Может и разбился, потому что, вдруг, напился. Я эту историю сильно переживал. Выходит, он все-таки был слабак. Так и отец мой думает.
– А что, кроме жалости, есть в твоих чувствах, если память воскрешает дружбу давних дней?
– Память у меня тренированная. В ней хранится история в фактах, а эмоции в архиве отсутствуют. Так что, дорогой мой психоаналитик, я примитивный пациент. Правда, сейчас во мне бушует море эмоций.
– Нет, мой капитан. Вы должны продолжить плаванье. Скоро, всего лишь пара дней, и ваш фрегат достигнет гавани.
– Как говорится в случае таком? Служенье муз не терпит суеты?
– Не конкретно. Но похвально. И отрадно».
По первому отрывку Гущин решил, что если дальше такая же ерунда, то ему не было бы жаль, пылись диск веки вечные на полке у Ларисы.
Но он прослушал начало следующего документального свидетельства, и возликовал. Потому что первой фразой, прозвучавшей на фоне джазовых композиций, было удивленное приветствие Елены:
«Как странно и внезапно. Ну, что ж, Олег, входи. Спасибо за цветы».
Гущин прослушал до конца, и невольно подумал: «Неизвестно, смогла ли получиться интересной у Гусевой-писательницы задуманная пьеса. Но если сцену собственной гибели она срежессировала сама, то это несомненная удача».
Виктор Васильевич попросил распечатать доказательство. Разин с Гусевой перемещались по квартире. Звук голоса, порой, еле прослушивался.
Некоторые куски диалога казались либо тафталогией, либо бессмыслицей.
Надо было прочитать все в разжеванном виде, чтобы разобрать подробности. Но в финале сцены Разин убил героиню.
В тот самый момент, когда Луи Армстронг пел: «And I think to myself, what a wonderful world». Гражданина США Олега Разина можно было объявлять в международный розыск.
– Как странно и внезапно. Ну, что ж Олег, входи. Спасибо за цветы.
– Вот. Специально зеленые, цвета елки. Сюда, что ли поставить?
– Да, ваза подходящая. Так какими судьбами? Не думала опять увидеть.
– А что же ты думала? Насытили похоть и разлетелись в добропорядочность? Я не забыл, как ты у моря вожделела.
– Ну, что за чушь. Все было, будто друг к другу волны нас выбросили. Ты был прекрасен и юн. Вот я тебя и пожалела.
– Чего ты сделала со мной? Ты вожделела, как неистовая сука. И нечего комедию ломать.
– Так зачем ты приехал? Не затем же, чтобы все оплевать, и оскорблять меня?
– Нет. Не за тем. (Голос Олега продолжил.) – Где это вы с Роминым отдыхаете?
– В саду у нашего загородного дома. Осень случилась теплая, без дождей.
– Так, значит, Внукову конец?
– Там Петр Михайлович живет. А этот дом в Крекшино.
– И как старый пень поживает?
– Что ты ко мне такие вопросы? Наведайся да спроси.
– Чтоб я к этому мерзавцу наведывался? Если только, чтоб прибить урода.
– Олег, что с тобой? Я и представить тебя таким не могла.
– Но ты же помнишь, какой я нежный? Какой страстный? Какой неистовый? Иди ко мне.
– Я не собачка, чтобы кинуться на зов. Ты был, как древний бог. Это, считай, как наваждение.
– Так, значит, ты сумела все забыть. – И где эта хреновина, стекляшка заостренная, которая есть символ нашей встречи на земле, и устремленности к небу?
– Я не забуду ничего. А серебристый обелиск на должном месте в спальне. И я всякий раз вспоминаю тебя, останавливая на нем взгляд.
– Когда трахаешься с Максимом Роминым и шепчешь ему слова любви.
– Зачем ты так, Олег. Нас с тобой никакие обязательства не связывают. Ты юн, и множество подруг почтут твою любовь за счастье.