Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Шрифт:
Чуть не захлебываясь, Алекс рассказал, как с тетей Ингой ездили к Чюрленису, вернее, в город Каунас, в музей.
– Вы знаете, – при мыслях о Чюрленисе зрачки у мальчика заметно потемнели, окрасились мечтой, – Мне кажется, Чюрленис – будто пел свои картины. В необычайных композициях, в узорах говорящих линий – как будто бы симфонии из космоса. Я, может, непонятно рассказаю?
– Да, Господи, какой же ты Альцшулер, – чуть ли не вскрикнула Марго. Едва сдержалась, чтоб не вскинуть руки – настолько поразил её малыш. – Родная, одинаковая кровь. В Москве у нас, там дома – галерея. И ты
– Я, тетенька Марго, себе переписал стихотворение, – заволновался Алик, – Его Чюрленис написал.
Он сбегал к себе в комнату, принес блокнот, Марго прочла название:
НА БЕРЕГАХ ИНЫХ МИРОВ.
В этот момент ей позвонили. Был долгий и серьезный разговор с издательством. За это время Алик вышел и успел вернуться.
– Так, что там, где твои стихи? – Маргоша сделала лицо, как будто оживилась.
– Да, тетенька Марго, потом. Оно о детях, и они играют в камешки.
– Ну, ладно, – согласилась Маргарита, – не забудь.
Когда он убежал на стадион, где занимались братья, Марго увидела на столике листочек из блокнота, перегнутый пополам. Она взяла и поняла, что не ошиблась – нашла стихотворение, Что Алекс специально оставил для неё:
«На морском берегу бесконечных миров встречаются дети…
Они строят себе домики из песка и играют пустыми раковинами. Из увядших листьев свивают они себе ладьи и, улыбаясь, пускают их над необъятными глубинами. Дети играют на морском берегу миров.
Они не умеют плавать, они не умеют закидывать сети. Искатели жемчуга ныряют за жемчугом, купцы плывут на своих кораблях, а дети собирают камешки и снова разбрасывают их. Они не ищут скрытых сокровищ, они не умеют закидывать сети»
Марго прочла и, неожиданно, задумалась, как правильней поговорить с племянником. Чтобы избавить мальчика от мироощущения, негодного для юности.
На стадионе в это время, как и полагалось, была в разгаре тренировка. Один из братьев, Гватемал, когда увидел Алика, махнул ему рукой – иди сюда, садись. Василий (как их Алик различал?), усиленно качался, то снимая, то насаживая новые блины на штангу. Геннадий только что закончил бой с боксерской грушей.
– А у тебя-то как со спортом? – меж делом обратился Гватемал.
– Да, как-то так, нигде не занимался, – ответил Алекс, не особенно конфузясь. Он начал привыкать, что не в гостях, а у родных людей.
– Ну, ты сегодня посмотри, а хочешь – искупайся, – Василий завязал со штангой и разбинтовывал запястья. – А с завтрашнего дня – начнем.
У Алексея по лицу промчалась тень. И Гватемал ему растолковал:
– Начнем мы с основного – займемся мы физическим развитием. Не сразу в дамки, а, конечно, постепенно. Но к осени тебя все перестанут узнавать.
Он заложил в эти слова определенный смысл. Они, при перемене обстоятельств, оказались вещими, но, мягко говоря, с другим значением.
Литовский мальчик очень удивлялся сам, что он не путал Гватемала с Вхутемасом, когда они похожи были даже в мелочах. Но, может быть, тут дело во флюидах: от Гватемала исходила братская любовь, а Вхутемас был абсолютно равнодушен. Но разбираться глубже в этих чувствах тоже не пришлось.
Василий снял бинты, избавился от плавок, и так удачно занырнул, что небольшой, достаточно глубокий водоем, не смог ответить всплеском брызг.
Геннадий двигался к воде неспешно. Античный юноша, сошедший с барельефа, да, что уж там – Геракл.
– Давай, Алеша, двигай к нам купаться.
Литовский брат, при пуританском воспитании Ингеборги, мучительно стеснялся наготы. А, рядом с Аполлонами – тем более. Но много больше он стеснялся показать, насколько же он этого стеснялся. Он даже раздевался как бы принужденно, потом стыдливо поспешил к воде. Двоюродные братья показали, где удобнее войти. Они были полны здоровья, юношеских сил, и относились к окружающему миру с искренним расположеньем. Да, что ещё должны испытывать к обыкновенным человечкам такие супермены?
– Да, – что единственно промолвил Вхутемас, при виде братика, влезающего в воду. – Ну, братец из Литвы, у вас и чирышек. Расти, да и расти до мужика.
И сразу предложил начать учиться плавать. Но Алекс отказался: «Лучше завтра».
В столовую они пришли веселые, такое было впечатление. Двойняшки, в самом деле, пребывали в благодушном и хорошем настроении. Литовец, хоть пытался им подыгрывать, едва ли не дрожал при мысли, как его унизили.
Но, разве, кто кого унизил? Бесцеремонный Вхутемас озвучил правду, когда, наверное бы, лучше промолчать. Так постоянно происходит меж ребятами – подтрунивать над недостатками друг друга. Однако новый родственник уже почти забыл, и забывал, и был уверен, что забудет эту ерунду, а через пару лет они с братишками, быть может, если вспомнят – посмеются.
А к вечеру он опьянел от счастья, расслабился, и думал, стоя у окна, распахнутого в сад: «Как здорово, что я в другой стране, где у меня так много близких мне по крови; той крови, где хранится память предков. Здесь у меня отец, и – тетя Маргарита, такая сведущая и на редкость умная, и просто замечательные братья. Я Ингеборгу никогда не разлюблю, а к москвичам уже есть родственные чувства, они только усилятся со временем».
С утра двоюродные братцы собрались его будить, но подоспевшая Таисия их урезонила:
– Да, что вы, это вы встаете с петухами, а пусть наш паренек хотя бы отоспится.
Встречались все за завтраком. Ребята уже три часа прозанимались, искупались, и договаривались с Алексом:
– Мы над тобой берем опеку, мы тренируемся с семи до десяти утра. Потом, перед обедом, как захочешь – хоть плавать можно, или загорать. А следующая тренировка с четырех и до семи. Включайся, братец, в график.
Но сразу после завтрака литовским гостем завладела Маргарита. Вчера была экскурсия, знакомство, они, похоже, подружились. Ей захотелось чуть продолжить, и, быть может, завершить на лето разговоры об искусстве; она привыкла, только этим и жила, а мальчика могло бы утомить. Они прошли через столовую и оказались в кабинете, где у Марго была библиотека и массивный стол с красивой лампой на углу – она любила здесь работать.