Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Шрифт:
В детском креслице, в красивом платьице, со светлыми кудряшки до плеч сидела маленькая девочка с блестящими глазами, и встретила его протяжным словом «ПАПА», единственным, которое могла сказать на русском языке. Он дико удивился – что? Да, как?
– Что, разве это Алик? – да, да, Борис совсем опешил. – А, что он так одет, и эти кудри?
Оставим Ингеборгин русский, отбросим весь её акцент. Она сказала:
– Что же тут такого? От Агнии хранится целый гардероб, от кофточек и платьев, всё другое. Потом – игрушки, сохранилось много кукол. А к куклам – множество
– Но, он же, Инга, мальчик, – простонал Борис.
– Он станет мальчиком, как только подрастет, – беспечно продолжала Ингеборга.
Борис Альцшулер все же настоял, даже пустился на шантаж, сказав, что заберет ребенка – купили мальчику матроску и сводили к парикмахеру.
Алик громко, безутешно плакал, когда его безжалостно постригли, оставив только чубчик. Матроска и короткие штанишки не вызвали такого возмущенья, хоть и не ясно, что пришлись по сердцу. Во всяком случае ребенок не рыдал.
– Давай оформим опекунство, – предложила Инга. – Я зарабатываю, нам вполне хватает. А ты, ведь, Боря, женишься, других детишек народишь.
Об этом не могло идти и речи – московский дедушка наказывал Борису, когда тот уезжал:
– Чтоб фотографии привез. А после, когда женишься, мы заберем его в Москву – ведь это наша кровь, ведь он Альцшулер.
Сходили в фотографию, и получился снимок – хорошенький мальчонка на коленях у отца, в матроске, в залихватской бескозырке. Он улыбается, в одной руке кораблик, другой – схватил за палец тетю Ингеборгу.
И дедушке понравилось, был даже очень рад. Ему представилась семейная идиллия: Маргоша родила прекрасных близнецов, они были под боком, радовали деда. А Алик – маленький, но скоро подрастет. И соберутся к дедушке три правнука, как три богатыря.
Борис оставил Ингеборге денег, и уехал. И, не откладывая, вскорости, женился.
Московскую жену он не любил, а лишь терпел, чтоб не болтаться одному. Была у них отдельная квартира, но это мало помогало появлению потомков. А, чтоб забрать родного для Бориса, а для неё – приемного ребенка из Литвы, на это новая Борисова жена никак не соглашалась. Всё верила, что народит своих.
Внезапно умер дедушка – черноволосый юноша с портрета, энтузиаст с взъерошенною шевелюрой. Сначала был парализован, а, через пару дней, скончался. Врачи были бессильны – возраст и инсульт.
Недолго без него жила и бабушка, что в юности позировала Фальку. Достойно жили и ушли в преклонном возрасте. Их схоронили на Ваганьковском. Борис Петрович – старший все предусмотрел, заблаговременно купил участок.
О промежуточном звене – родителях Бориса и Марго, рассказывать не станем, у них была своя, довольно серенькая жизнь. Отпущенный им срок они прожили мирно, и успокоились в одной ограде с дедом – Борис Альцшулер никогда не забывал родства.
Марго и её муж, экс-олимпиец Алексей Прибегин, по большей части жили в загородном доме в селении Ильинском, где тот же дедушка Борис отстроил, что тут скромничать, дворянское гнездо – огромный теплый дом из бревен на участке площадью чуть больше полгектара.
Жили они дружно, и, без скидок, полноценно. Согласие там было, и любовь, чего желали им в напутствии на свадьбе. А близнецы были отличные ребята, отец заслуженно гордился их спортивными успехами. Они его любили, и, бесспорно, уважали. А мать – они почти боготворили.
Прибегин – замечательный спортсмен, хороший тренер, – настойчиво работал с сыновьями, с надеждой на большое будущее и прекрасный результат: в пятнадцать оба были мастерами спорта, и он в них видел целеустремленность, и очевидную заявку на успех.
Большую часть участка, там, где было озерцо, Прибегин обустроил, как спортивную площадку – с любыми тренажерами, со шведской стенкой. И выстроил там крытый павильон, где был боксерский ринг, две штанги, также – душ и раздевалка. Василий с Гватемалом тренировались минимум два раза в день, домой шли лишь перекусить, и быстро возвращались на свой любимый стадион – купаться, загорать, и отдыхать. А дальше – все продолжится, и снова тренировка.
Примерно через год, как умер дедушка, так и не видевший литовского внучка, Борис Альцшулер, все-таки, решился на развод. Любви в их браке не существовало изначально, детей не получилось, а куковать с достаточно чужою женщиной до старости – довольно грустная, так скажем, перспектива.
Он съездил в Вильнюс и вернулся с Аликом. Не будем углубляться, что он наговорил и Ингеборге, и подросшему сынку. Важней всего, что мальчик захотел поехать с папой, хотя ему и было очень странно называть так незнакомого мужчину. Сначала Алик говорил Борису – «вы».
Он выглядел немного странно, тот литовский мальчик. Ростом был повыше среднего, нормального в двенадцать лет. Наверное, поэтому и выглядел худым, хоть тетя Инга бдительно следила за меню, балансом протеина и клетчатки, и всех необходимых витаминов. Учился в школе с русским языком, но, что закономерно, говорил с акцентом, и не было словарного запаса.
Борис не признавался и себе, но он испытывал досаду, что мальчик так похож на Агнию, незабываемую первую жену. И, если в ней его пленила угловатость, то в сыне вызывала чуть не раздражение, поэтому он и не делал Алексею замечаний, а успокаивал себя, что все пройдет.
Ингеборге рассказали в школе, что Алекс замечательно поет, и каждую неделю, три, или четыре раза, она водила голосистого племянника на репетиции в хор мальчиков. Там был прекрасный педагог, большой репертуар, их приглашали на концерты. И скоро Алика назначили солировать.
Борис приехал и забрал его на лето, в тот загородный дом в прекрасном месте Подмосковья. Он рассказал ему о тетушке Марго, о братьях, и о тетушке Таисии. И как они его там ждут.
– А братья у тебя – тебе ровесники, – Борис и в ум себе не брал, что Гватемалу и Василию шестнадцатый годок. – У нас там озеро, вы будете купаться. Да, и пора уж привыкать – я с осени хочу забрать тебя в Москву, я договаривался в школе, чтоб взяли моего сынка. А русский – быстро выучишь, я спрашивал уже про педагога.