Каверзное дело в тихом Сторожце
Шрифт:
– По двору шел человек. Шел от огорода или от сада к дому. Какой он, кто - не разберешь... Темная осторожная тень... Хилькевич толкнул Ушинского, оперативник ответил тем же - вижу, мол.
Тень подкралась к окну, распрямилась, еле заметная на фоне стены. Чуть слышно Хилькевич прошептал:
– Когда будем?..
Ушинский придавил ему локоть: тише!
Тень перешла к другому окну. Здесь человек стоял долго. Вот хрустнуло. Стекло, наверное. Звона осколков не слышно. Фигура у стены уменьшилась, сократилась, стала
Ушинский легко поднялся, без скрипа распахнул дверь клуни. Хилькевич бросился за ним, заметив краем глаза, как выросли из бурьяна силуэты милиционеров.
Из распахнутого окна выпрыгнул человек, на мгновение замер, рассчитывая, куда бежать. И тут в лицо ему ударил луч карманного фонарика:
– Стой! Руки, руки вверх! Ну!..
Плечистый парень в темно-сером пиджаке отступил на шаг, неохотно поднял руки. Морщился, отворачивался от света.
– Левченко, обыщи.
Сержант привычно провел ладонями вдоль тела задержанного. Передал Ушинскому мятую пачку сигарет, спички, галстук, бумажник, маленький карманный фонарик.
– Перчатки уже можно снять, - будничным голосом сказал Ушинский. Задержанный то ли еще больше сморщился, то ли усмехнулся. Стянул кожаные перчатки, отдал.
– А руки пусть так и будут, вверх, - напомнил оперативник.
– Товарищ старший лейтенант, за голенищем было...
– сержант подал финку, держа за клинок.
– Заверни в целлофан. Идем!
Задержанный без напоминания привычно отвел руки за спину и пошел. Ушинский приказал сержанту:
– Останьтесь тут до утра, Левченко. В клуне скройтесь. Еремин где?
– В саду шукает, мабудь, еще кто...
Шли по самой середине улицы. Старомайданная спала. Даже собаки не лаяли.
– Садитесь, - Ушинский коснулся спинки стула.
Парень сел, положив руки на колени. Оглядел комнату, задержавшись взглядом на темном, без решетки, окне. Хилькевич обогнул стол и прислонился к подоконнику. Парень тотчас отвернулся. Попросил:
– Закурить бы, гражданин начальник
Ушинский вынул из кармана сигареты, дал задержанному и сам с удовольствием закурил.
Хилькевичу не доводилось прежде видеть этого парня. Похоже, не здешний. Широкие темные брови, карие глаза с прищуром. Лицо грубоватое, но неотталкивающее. Держится без нервозности, сигарета в пальцах не дрожит. Покуривает равнодушно, будто ничего его не касается - пускай, мол, теперь граждане начальники делают что положено. Повел крутыми ладными плечами, зевнул, не раскрывая рта, - ноздри чуть дрогнули, да желваки на загорелых скулах вздулись. Все же нервничает - зевает. Но не рисуется, своей бывалости не показывает. Скромный бандюга. Хилькевич и сам зевнул, широко и откровенно. Кончается бессонная, беспокойная ночь. Хороший сегодня улов. А жена скажет: опять без рыбы пришел...
Ушинский неторопливо приготовил бланк протокола, попробовал на газете, как пишет шариковая ручка.
– Ну, как, начнем?
– Фамилию, что ли?
– шевельнулся задержанный.
– Саманюк Михаил Кондратьевич. Родился в одна тыща девятьсот сорок шестом году в городе Кременчуге...
– Не так быстро, куда спешите.
– Спать охота, гражданин начальник.
– Мы тоже спать хотим, Саманюк, но дело, дело... Давайте дальше. Судимость?
На вид Саманюку - за тридцать. Преступление старит. А преступления были. По его словам, отбывал наказание дважды - за грабеж и за кражу.
– Где в последний раз? Сколько лет?
– Четыре года. Справка об освобождении у вас, в ней все сказано.
Ушинский расправил измятую бумажку с загнувшимися краями. Вот так номер! Получается, что в 1970 году, когда в Малинихе случилась та кража, о которой звонил Загаев, и когда оттуда уехал Машихин-Чирьев, этот тип, Саманюк, преспокойно отсиживал в колонии. Получается, что никакими деньгами с Машихиным не связан я случайно полез в окно именно, машихинского дома... Да-а, дела!..
– Когда приехали в Сторожец?
– Вчера.
– На чем?
– Поездом.
– Каким? Откуда? Во сколько?
– Из Лозовой. В час с чем-то дня.
– Билет сохранился?
– На что он мне - не в командировке, не оплатят, А может, и сохранился, не помню. Что ваш сержант из кармана выгреб, все перед вами лежит, смотрите.
– К кому приехали? Здесь есть знакомые?
– Нету. Посмотреть приехал. Надо ж где-то устраиваться. Решил завязать с прошлым.
– У кого остановились?
– Ни у кого. Не успел.
– Он ухмыльнулся.
– К вам первым с визитом вежливости.
– Саманюк, вас задержали при попытке проникнуть в чужой дом через сломанное вами окно; Какая у вас была цель?
– Ясно же, какая...
– Но все же уточните.
– Деньги кончились, а пить-есть надо, верно?
– Денег у вас еще тридцать четыре рубля.
– Тридцатка - не деньги. Так, слезы...
– Значит, признаете, что совершили покушение на кражу?
– Так куда я денусь! Чистенько взяли, прямо на месте, ровно специально дожидались. Здорово работаете, гражданин начальник, такому и признаваться не жалко. Пишите: признаю. Чего уж темнить...
– Почему полезли именно в этот дом?
– В нем хозяев нету.
– Откуда знали?
– Вечером проходил мимо, думал, где бы на ночевку попроситься. Вижу, хозяева избушку на клюшку, сами на мотоцикл - и дали газу. Раз пять подходил, издаля поглядывал - не приехали. Ну и порядок.
– Кто проживает в этом доме, знали?
– На что мне? Кража - не грабеж, личное знакомство нежелательно.
– Что надеялись взять?
– Да уж что, как говорится, бог пошлет. Когда деньги на исходе, все сгодится.