Кавказская слава
Шрифт:
— Первый взвод, огонь! — крикнул Летошнев. — Второй!..
Несколько синих упало, остальные уже взбирались на вал.
— Ваше благородие! Отходить надо! Задавят!
Стоявшие перед ним солдаты попятились, повернули, Андрей оказался первым. Несколько неприятельских солдат бежали на него, наставляя примкнутые штыки. Они казались огромными, раза в полтора выше среднего человека и примерно во столько же раз шире в плечах. Ноги поручика обмякли, он невольно попятился, опуская клинок к земле. Но тут же Андрей ощутил в желудке странно горячий комок, быстро разраставшийся, поднимавшийся выше, к сердцу. «Прикройте нас!» — вспомнил он голос Рогова.
Летошнев закричал, замахал шпагой, кинулся полякам навстречу. Сделал выпад, промахнулся и тут ощутил, как под ребра входит огромное, холодное, острое. Распялил рот и задохнулся от нестерпимой боли…
От того места, куда вывел александрийцев Ланской, Валериану хорошо было видно, что происходит у тет-де-пона. В правый редут егеря ворвались уже через час штурма и обосновались надежно. Но из левого нашу пехоту погнали перестроившиеся батальоны Домбровского. Сбили также и с вала. Теперь уже Земцов поворачивал смятые шеренги и вел их в контратаку. Четырнадцатый и седьмой полки снова поднялись на стены и опять не смогли закрепиться. Валериан увидел, как зеленые второй раз скатываются с бруствера, и выругался с досады.
— Очнись, Мадатов! — окликнул его генерал. — Смотри, полковник, и нам работа досталась!
На опушке, далеко левее прибрежного луга показались отдельные конные. С каждой секундой их прибывало все больше, они растягивались в шеренги, делились по эскадронам. Стала видна и пехота.
— Вот резерв, вот их мы и ждали. Правы твои охотники, Мадатов, ближе им было не выйти. А здесь мы их перекроем. Кто там, не видишь? Лень трубу доставать.
— Уланы! — коротко ответил Валериан, успев разглядеть синие флюгера на пиках.
— Отлично, господа! С Богом! Эскадронные, пикинеров вперед!
С начала года гусарским полкам дали новое оружие — пики. Только без уланских лихих флюгеров, чуть покороче, полегче. Раздавали не всем, а только тем, кто отличался в первых шеренгах. Обращались с ними гусары не слишком умело, до фехтования дело не доходило, но при атаке цепь стальных наконечников могла устрашить конницу и поспорить со штыками пехоты.
Дело кончилось быстро и без особенной крови. Ланской построил свой полк уступом, сместив вторую линию влево, и, когда поляки уже решили, что они сумели уйти от прямого удара черных гусар и могут атаковать русских с фланга, сами подставили незащищенный бок эскадронам Приовского.
Пехота же, увидев разгром своей кавалерии, не стала испытывать неверное военное счастье и втянулась назад в лес, на узкие сырые тропинки. Туда же отошли уланы, а гусары гнаться за противником нужным не посчитали. Ланской оставил два эскадрона прикрывать известные уже выходы, остальных же повел параллельно опушке, кратчайшим путем к дороге.
— Приовский! Мадатов! — позвал он батальонных. — Егеря пересиливают! Сейчас те побегут. Нам за ними по сухому и твердому, рысью, марш!..
За мостом Валериан подождал, пока подойдут все его эскадроны. Ему с Чернявским и его охотниками удалось прорваться на левый берег, в самом деле повиснув на плечах бегущих поляков. Только свернув с пастила, Фома с Тарашкевичем и еще пятеро тут же верхами съехали под последний пролет, атаковали саперов, напрасно ждавших команды поджигать и взрывать. Кто вывернулся из-под гусарской сабли, тех застрелили егеря, бежавшие двумя цепочками вдоль перил и целившие сверху на выбор.
Едва Мадатов успел собрать людей, как по мосту проскакал Ланской со знаменщиком, трубачом и конвоем.
— Веселее, князь, веселее! — крикнул он на ходу. — Город еще не наш!
Валериан наскоро указал концом сабли своим ротмистрам и майорам, куда же им двигаться, а сам с двумя эскадронами кинулся вслед бесшабашно понукающему коня Ланскому. Он постоянно вспоминал тот странный разговор на поминках по Кульневу, и ему казалось, что генерал будто бы, наскучив ожиданием, сам торопит неминуемую судьбу.
Они пронеслись по узким и кривым улочкам, нигде не встретив сопротивления. Мертвые валялись там, где настигли их сабля, штык или пуля, раненые пытались отползти к краю, подальше от копыт кавалерии. Местные жители с утра, должно быть только услышав первые звуки боя, заперлись за глухими, высокими заборами, сплоченными из некрашеных, подгнивших, покосившихся досок.
Раза три повернув, гусары выскочили на городскую площадь. Дома здесь стояли уже в два этажа, и не только рубленые, но и каменные. В нескольких местах, где ударились в стену шальные пули, из-под треснувшей штукатурки краснел кирпич. Дальний угол площади замыкала церковная колокольня, у которой стояло сотни полторы солдат в синих мундирах. С тыла их защищала стена, а три фаса, твердо уперев ноги в землю, щетинились грозно штыками. Так же с трех сторон их стесняли зеленые шеренги егерей, да еще эскадрон батальона Приовского держался чуть дальше, готовый, впрочем, в любой момент пустить в ход сабли.
— Ах, Анастасий Иванович, вот ведь хитер! — воскликнул восхищенно Ланской. — Не ринулся в давку к мосту, перешел реку повыше и, видишь, первый в городе.
— Там узко, — отозвался подъезжавший Приовский. — Глубоко, но коротко. Пока рубили, согрелись. К ночи обсушимся.
— Если противник позволит, — бросил Ланской и поехал к Земцову, углядев среди солдатских киверов генеральскую треуголку.
Петр Артемьевич приветствовал гусар и коротко объяснил, что происходит на площади:
— Когда Домбровский почувствовал, что мост уже не удержит, оставил один батальон прикрытием, остальную дивизию успел отвести. Из батальона тоже, видите, выжило не более половины. Егеря мои, ваши гусары выгнали их на открытое место, тут они стали. Можно, конечно, атаковать, но что людей терять без толку? Да и поляков жалко — упорно дрались, умело.
— Хорошо стоят, — протянул Ланской, оглядывая с коня поверх голов плотный строй неприятельских гренадер. — И конницу посылать особого смысла не вижу… Новицкий, может быть, ты с ними поговоришь? Предложи сдаться, обещай все, кроме оружия. Вдруг и поверят.