Каюсь. Том 2
Шрифт:
–Ты смутился что ли, Олеженька?– подразнила я его.
–Ну, что я, не человек что ли?– пожал он плечами невозмутимо и стал снимать гидрокостюм.
–Неа, ты киборг и сволочь, обломал мне весь кайф – я уж настроилась на серенады, – вздохнула я с сожалением, и тоже стала переодеваться.
–Серенады – это запросто, – со смешком заявил Гладышев и, прочистив горло, заголосил с театральной помпезностью:
«…От Севильи до Гренады.
В тихом сумраке ночей
Раздаются серенады,
Раздается стук мечей;
Много крови, много песней
Для
Я же той, кто всех прелестней,
Песнь и кровь мою отдам!..»
Пока он декларировал, как потом меня просветили, серенаду Дон-Жуана, я просто умирала со смеху, да и после того, как замолчал, еще долго не могла прийти в себя.
–Ну, как? Кайфанула?– задорно спросил, напоминая безбашеного мальчишку, которого мне безумно захотелось расцеловать. Такой он был хорошенький, если такое слово вообще применимо к этому мужчину. Но в эту минуту, он казался мне таким юным, таким открытым и счастливым, что внутри все щемило от любви к нему.
–Не до конца. Вот сейчас бокальчик твоей крови оприходую и тогда наверняка, – сообщила я с видом королевы, но меня тут же спустили с небес на землю.
–А с чего ты вообще взяла, что я нахожу тебя «всех прелестней»? Я может, Фахиме пел,– подколол он меня, кивнув в сторону девушки из обслуживающего персонала.
–Вот, как, да? Фахиме пел, – угрожающе процедила я.
–Ну, да. А что?
–А вот что!– бросилась я на него, но он быстро сориентировался и побежал прочь.
Не знаю, сколько мы так гонялись по яхте, но я насмеялась до слез и судорог в животе. Команда, наблюдавшая за нашим сумасшествием, тоже смеялась, хотя про себя, наверное, окрестила нас парочкой придурков. Но нам было все равно. Гладышев продолжал убегать, я догонять, сопровождая эту погоню смачными комментариями, которые еще больше раззадоривали нас.
В конечном счете, я почти нагнала моего Зануду, но он нырнул в воду, я хотела последовать за ним, но потом передумала.
–Вот там и оставайся, пусть тебя сожрут акулы!– насмешливо произнесла я, подбоченившись, когда Гладышев вынырнул.
–Какая ты ревнивая, – подразнил он, весело поблескивая своими умопомрачительными глазами, на его почти черном от загара лице они сияли еще ярче, как и белоснежные зубы.
–Нет, Олеженька, я просто не выношу сравнений!– пропела я сладким голосом.
– Да какие сравнения, Чайка?! Ты и только ты! – горячо провозгласил он, вызывая у меня смех.
–Это ты акулам рассказывай, со мной такие сказки не проканают.– покачала я головой, глядя на него сверху вниз, млея от своей пусть ненастоящей власти.
–А что проканает?– склонив голову, начал он торговаться.
–Хочешь что-то предложить?– приподняла я провокационно бровь.
–А что ты хочешь?
–О, ну, если вопрос стоит в таком ключе…– протянула я с видом кошки, узревшей сметану. И задумавшись, постучала ноготками по перилам.
–Именно в таком. Смотри, не прогадай, а то когда еще такая возможность появится, – посоветовал Гладышев снисходительно, словно шубу дарил с барского плеча. Я скорчила рожицу, мысленно обещая, придумать нечто такое, что он
Озарило меня в считанные минуты. О, это будет настоящей пыткой для тебя, мой милый!
–Придумала, Олег Александрович,– объявила я со злорадной улыбочкой.
–Что-то мне подсказывает, не к добру ты так довольно улыбаешься, – поцокал он.
–Чуйка нынче тебя подводит! Я только благими намерениями и руководствуюсь. Вот боюсь, как бы ты не перетрудился, поэтому больше никакой работы, мой друг, – пропела я и заулыбалась широко- широко, аж скулы свело, на что Гладышев скривился.
– «Чуйка» меня никогда не подводит! Шельма ты! – сообщил он, поднявшись на яхту.
–В следующий раз будешь умнее. Так что насчет работы?– приподняла я бровь, прожигая его насмешливым взглядом.
–Что-что! Сказал, значит, сделаю, – пожал он плечами. – А вот умнее надо быть тебе! Другая баба уже бы сейчас размахивала какими-нибудь ключами от квартиры, а ты…
–Ой, прям, вот бы размахивала, – сыронизировала я.
–Конечно, размахивала. Я же тебя предупреждал, чтобы ты не прогадала, – теперь была его очередь злорадно ухмыляться.
–А я не прогадала, Олег Александрович! – заявила я с победной улыбкой и, осмелев, подошла почти вплотную. Потупила невинно глазки и провокационно прошептала. – Кто знает, что еще ты мне предложишь, пока будешь сидеть две недели без работы.
–Браво, малыш! Ты меня сделала, -ухмыльнулся он, и оттеснил меня к бортику, положив на него руки, по обе стороны от меня. Атмосфера вновь сгустилась и мы задышали чаще, то и дело, соскальзывая взглядами к губам.
–Знаешь, в чем твоя ошибка?– прерывисто выдохнула я, стараясь не смотреть на его губы. Гладышев только приподнял бровь, а я продолжила, – В том, что ты все время сравниваешь меня с другими.
Он усмехнулся и, заключив мое лицо в ладони, от чего я задрожала, прошептал:
–У тебя такие очаровательные веснушки.
Я несколько секунд глупо хлопала ресницами, сбитая с толку. А потом начала смеяться, качая головой.
–А у тебя очаровательная манера уходить от разговора,– пожурила я его, на что он подмигнул и, притянув меня к себе, обнял.
Я обняла его в ответ, прижавшись щекой к его груди. Слушая мерный стук сердца, закрыла глаза, наслаждаясь. В этом жесте не было никакого сексуального подтекста, в нем было заключено гораздо больше. Невыносимая нежность, с которой Олег гладил мои волосы и вдыхал их аромат, уткнувшись носом в мою макушку, эта нежность трогала до глубины души, до слез и глупой улыбки.
И не нужны были никакие слова. Любовь она вообще не требует объяснений, она в том, как смотрит на тебя мужчина, в том, как он к тебе прикасается, в том, как прижимает тебя к своему сердцу. В том, что ты без слов понимаешь: это сердце бьется для тебя. Именно прижавшись к груди своего мужчины, ты находишься свое главное место в жизни. И, наверное, в таком просто жесте, как объятия, заключена вся суть любви: мужчина оберегает свою женщину от всех опасностей извне, обязанность же женщины беречь сердце, которое ей доверил мужчина.