Казачий дух
Шрифт:
— Я хоть сейчас померился бы с ним силой, — сцепил зубы Захарка, до поездки с трудом внявший предложению супруги о ее встрече с бывшим другом детства. — Не верю я этому Виленсу, по моему, он способен только на подлости.
— Ты можешь ошибаться, все знают, что когда человек любит, он не помнит самого себя.
— Но у этого человека душа не может быть чистой, — не согласился Захарка, все-таки натягивая шляпу на лоб. — Я не увидел ее за его стеклянными глазами.
— Значит, нам надо готовиться к чему угодно, — подвел итог Петрашка, нашаривая под камзолом рукоятку пистолета. — Жаль, что казачьи шашки нам пришлось поменять на шведские палаши. К ним еще надо привыкнуть.
Всадники приближались очень быстро, вскоре они взяли карету в кольцо и, оттеснив троих слуг, сопровождающих ее, принудили кучера натянуть вожжи. Виленс уцепился за ручку дверцы, рванул на себя, и как только из салона показалась рука Ингрид, затянутая в перчатку, он схватил ее и принялся осыпать страстными поцелуями. Видимо, любовь, которую он испытывал к бывшей своей невесте, со временем только возросла. Молодая женщина чуть отстранилась назад, она испуганно вильнула глазами в сторону своего супруга. Захарка, наблюдавший за этой сценой, едва удержался, чтобы не пришпорить скакуна, и не налететь на наглеца хищным коршуном. Его ладонь привычно легла на рукоятку пистолета, заткнутого за пояс.
— Спокойно, дорогой мой родственник, я хочу тебя предупредить, что это только начало. Дальше будет еще интереснее, — осадил его Буалок. — Прошу не забывать, что ты сам не отказался провести этот эксперимент.
— Я говорил, что у этого Виленса за душой нет ничего, — с трудом заворочал языком Захарка. — Боюсь я, братцы, что без крови у нас не обойдется.
— Если заслужит, то пустим как хряку, решившему взобраться на хозяйский стол, — нахмурился Петрашка, оскорбленный за брата. — Не сомневайся, братука, он свое получит.
Между тем Виленс прямо из седла перебрался в салон кареты и крикнул кучеру, чтобы тот гнал до замка без остановки. Дверца захлопнулась, лошади рванули с места, за экипажем устремилось окружение хозяина, вооруженное ружьями и шпагами. Провожатые Ингрид пристроились позади кавалькады, которая затормозила только перед воротами крепости. Вся процессия въехала на просторный двор, кавалерийский офицер выпрыгнул из салона кареты и подал руку молодой женщине. Захарка заметил, что его жена непривычно зарделась, она беспокойно оглянулась на него и заторопилась вслед за бывшим другом детства, подхватившим ее под руку.
— Слуг госпожи Ингрид проводите на хозяйственный двор, — бросил через плечо Виленс. — Накормите их, а лошадям задайте овса.
До самого позднего вечера Захарка метался по комнатам в пристройках, придумывая, как бы проникнуть в замок, куда вход чужим слугам был заказан. Все было тщетно. Но Петрашка с Буалком времени даром не теряли, они разыскали нескольких мастеровых, сносно говорящих по французски и имеющих подруг среди обслуживающего персонала в покоях герцогов. Вскоре каждый шаг хозяев замка подпал под их полный контроль. Оказалось, что ближе к ночи ожидается грандиозный бал с прибытием на него многих родовитых особ, включая приближенных короля Жана Батиста Бернадота. Вероятно, о бале Виленс объявил всем заранее, решив посвятить его своей единственной любви. Он и слышать не хотел о том, чтобы после беседы отпустить Ингрид домой к мужу. Кавалер отвергал упреки в том, что удерживать замужнюю женщину в замке холостяка означает преступать законы целомудрия, тем самым наводя на нее тень супружеской неверности. Он настаивал, чтобы молодая женщина пробыла с ним всю ночь, объясняя это прощальной их встречей, после которой между ними уже ничего больше не останется. Они расстанутся всего лишь друзьями, навек разделенными браком, заключенным между нею и терским казаком. Ингрид чувствовала, что от его слов пахнет обманом, едва прикрытым льстивыми словами. Она видела, что от этого человека можно ожидать всего, но чувство долга перед делом, которому она отдалась со всей душой, заставляло ее медлить с отъездом из этого дома. Да и вырваться из цепких рук дьявола во плоти, как и подать нужный сигнал Захарке, не представлялось возможным. Активное сопротивление могло привести лишь к скорой развязке, грозящей непредсказуемыми последствиями не только ей, но и ее мужу с его единомышленниками.
Разговор происходил в одной из комнат, обставленной старинной мебелью эпохи Возрождения. Хозяин и гостья сидели на диване, обитом персидской тканью с причудливыми узорами по нему.
— Виленс, я уже пожалела, что приехала сюда, лучше было бы мне обойтись одним письмом, все объясняющим, — разыгрывая из себя особу, оскорбленную в лучших своих порывах, капризно поджимала губки Ингрид. Она не переставала отодвигаться от собеседника, ощущая кожей, что диван не бесконечен. — И как прикажешь мне объясняться перед своим мужем, когда я заявлюсь к нему после ночи, проведенной неизвестно где.
— А разве безродные люди, тем более казаки, обращают на это внимание? Мне кажется, им хватает того, что они сыты и довольны, — не спуская с нее сальных глаз, выговаривал кавалерийский офицер, успевший снять китель и накинуть на себя восточный халат. — Если бы было по другому, ты вряд ли бы осмелилась приехать сюда, дорогая Ингрид. Разве я не прав и разве не говорит этот приезд о том, что ты начинаешь разочаровываться в своем выборе?
— Ты ошибаешься, мой друг, во первых, свой выбор я считаю правильным. А во вторых, как раз у казаков самые богатые родословные, потому что они живут замкнутыми общинами и пускают к себе из внешней среды только самое лучшее, — не соглашалась собеседница, стараясь не замечать откровенных оскорблений. — Я приехала к тебе потому, что детство прочно входит в сознание человека и забывать то, что там было, не хочется никому. Я чувствую себя виноватой перед тобой, ведь из-за меня у тебя случились крупные неприятности.
— Не будем об этом вспоминать, моя дорогая Ингрид, я по прежнему люблю тебя всем сердцем и не дождусь момента, когда смогу прижать тебя к своей груди и закружить в вальсе на музыку Штрауса-отца.
— Я слышала, что сыновья этого гениального австрийского композитора тоже пошли по его стопам, — ухватилась Ингрид за последние слова, обрадовавшись возможности переменить тему. — Говорят, австрияк держал их в жестких музыкальных рамках.
— Причем обоих сразу, они не уступают в талантах своему отцу и наставнику в одном лице.
Молодая женщина закинула за ухо пушистую прядь волос, по ее лицу тенью скользнула какая-то мысль, которая окончательно ее успокоила.
— Хорошо, Виленс, я согласна провести с тобой вечер на балу, но только в маске и старательно избегая знакомых людей и разговоров с ними, — как бы пошла она навстречу настойчивости кавалера. Ей все больше становился неприятен не только грубый его напор, но и внешний вид с неправильной формы головой и с холодными руками. Он был полной противоположностью ее возлюбленному с пылким взглядом и страстными губами. Она отодвинулась еще немного и с насмешкой посмотрела на собеседника. — Итак, в чем прикажешь мне выходить к высшему свету, который ты пригласил на бал без моего согласия на это? Я не взяла с собой ни одного платья, ни одной пары сносной обуви.
— Прости меня, моя дорогая Ингрид, за поспешность, но я предусмотрел все, — улыбнулся во весь свой большой рот Виленс. — В этом замке у тебя есть не только свои комнаты, но и свой гардероб, который я неустанно пополнял одеждами, сшитыми для тебя лучшими столичными портнихами и скорняками.
— Вот как! И зачем ты это делал?
— Я верил в то, что мы с тобой станем мужем и женой, — развел руками кавалер. — Но кто мог предполагать, что женщины даже в нашем заснеженном королевстве такие же ветренные, как в раскрепощенной на любовь Франции.