Казачок графа Моркова
Шрифт:
Обрадованный нечаянной поддержкой графа Завадовского, Иван Алексеевич заговорил:
— А ежели из Васи толку не будет, все расходы по обучению его у живописца возьму на себя. Все убытки тебе возмещу. Вот тебе моя рука, брат.
Ираклий Иванович, видимо, колебался. Что, ежели и правда Васька окажет успехи в живописном мастерстве? К тому же двоюродный братец обещается убытки возместить в случае неудачи.
Дверь отворилась. Морков, занятый своими соображениями, не заметил Васи.
— Что прикажете, ваше
— То-то, тётенька Степанида! Что с тобой сделалось, Васька? Балуешься, озорничаешь, от работы отлыниваешь…
— Виноват, ваше сиятельство, я…
— Проучить тебя должно путём за нерадение твоё.
— И то проучить, да с надлежащей строгостью, — сдвинув брови, сказал Иван Алексеевич и обратился к Моркову: — Дозволишь ли мне, любезный друг, положить наказание нерадивому сему слуге?
— Изволь, мой милый, — сказал Морков, несколько удивлённый.
— Ваше сиятельство! — умоляюще протянул Вася.
К пинкам и подзатыльникам он привык. Но всё незлобивое существо его возмущалось при мысли о наказании, всегда унизительном и жестоком.
— Поелику нерадивый слуга Васька Тропинин обнаружил в изучении кондитерских наук леность и небрежение, — торжественно, словно читая официальный документ, заговорил Иван Алексеевич, — отрешить его, Тропинина Ваську, от сей почётной должности кондитера и сослать его, раба божия…
— Ваше сиятельство… — пролепетал Вася едва внятно, и глаза его наполнились слезами.
— …и сослать его, раба божия, в сём же престольном граде Санкт-Петербурге, для изучения искусства рисовального и живописного тож, на попечение советника академии Щукина, за полною оного, Щукина, ответственностью.
Вася обмер.
Он не смел верить своему счастью.
— Шутить изволишь, государь мой, — сказал Морков, недовольный.
— Нимало, брат, — отвечал Иван Алексеевич с полной серьёзностью. — Ты дозволил мне проучить примерно твоего слугу, и я сделал сие по разумению моему. Не прогневайся, друг, коли решение моё тебе не по нраву пришлось, а положенного отменять не моги.
— Не давши слова — крепись, а давши — держись, — со смехом подхватил граф Завадовский.
— Ин быть по-твоему, — с важностью выговорил Ираклий Иванович. — Поймал меня на слове — теперь мне отступаться не след. Счастлив твой бог, Васька. Благодари графа да Ивана Алексеевича.
«Мальчик с птичкой»
Когда ученик портретиста Щукина, Василий Тропинин, увидел вереницу карет, растянувшуюся по Невской набережной, направо и налево от подъезда академии, он сильно оробел.
На выставку картин в Академию художеств съезжалась вся петербургская знать, все знатоки, ценители живописи. Иные собственные картинные галереи имели,
Стараясь унять свою взволнованность подобными размышлениями, молодой художник поднимался по широкой лестнице, устланной красной бархатной дорожкой, уставленной по обеим сторонам цветущими растениями и статуями древних богов и героев.
Вежливо уступая дорогу разодетой барыне, опирающейся на руку кавалергарда в белых лосинах и шитом золотом мундире, или модному франту в цветном фраке и лакированных башмаках, Тропинин осторожно пробирался среди блистательных посетителей выставки.
На площадке лестницы, у входа в зал, давнишний приятель, сын художника Борис, высматривал кого-то в толпе. Увидев Васю, радостно кинулся к нему:
— Поздравляю… сердечно рад… Успех неслыханный!
— Полно, так ли, друг? А я опасался, не очень ли бранить станут…
— Помилуй, Вася! — перебил Борис с горячностью. — Все восхищены превыше всякой меры. Подле твоего «Мальчика с птичкой» то и дело снуёт народ — яблоку упасть негде. Гляди сам.
В правом углу зала и в самом деле теснились посетители.
Тропинин, радостно смущённый, тащил за руку Бориса:
— Пойдём, пойдём отсюда. Добро, ещё меня никто не знает, а то стеснительно уж очень.
— Чудак!
Посмеиваясь над застенчивостью приятеля, Борис увёл его в уголок, к небольшому диванчику. Два щита с картинами образовали перед ним нечто вроде ширмы.
— Садись, — сказал Борис. — Отсюда всё видно и слышно, о чём толкуют.
Нарядная дама в открытом платье с высокой талией и в атласных туфлях на низких, по моде того времени, каблуках, грациозно скользя по паркету, обернулась к сопровождавшему её генералу:
— Где эта картина? Я слышала столько лестного. Ну где же она, где?!
— Вот, сударыня, судите сами, — пробасил генерал.
Дама поднесла к глазам черепаховый лорнет, прочитала: «Мальчик, тоскующий об умершей своей птичке».
— Ах, прелесть! Сколь натурально! Прелесть, генерал!.. Словно пытается согреть холодное тельце, а ручонки пухлые, детские, а в глазах печаль, жалость…
Важный толстый господин, во фраке и с муаровой лентой по низко вырезанному жилету, с орденом на шее, остановился, внимательно разглядывая картину через плечо дамы: