Казейник Анкенвоя
Шрифт:
Мне было дико смешно. Сдержавшись, я подтвердил. Очередь из пулемета системы Дегтярева взбила фонтанчиками грязь у господских ног.
– Все ясно?
– спросил Генрих.
– Передайте своему бугру, в пять утра капусты не будет, завалим каждого седьмого. Особенно, хохла. За Крымский полуостров. Пойдете на приступ, мы шахиды. Самолет заминирован.
– Зря вы затеялись, - отозвался второй из двух специальных назначенцев.
– Десятками и двадцатками у хозяина денег нет.
– Везите сотенными. Больше уступок не будет.
Генрих обернулся ко мне.
– Или будет, Лаврентий?
– Будет, - сказал я.
– У меня сигареты закончились.
–
Спецназовцы набили собой амфибию, одетую в камуфляж, завелись, развернулись и отвалили.
– Ну, вы даете, мужчины!
– выразил нам респект гот Вася.
– Батарейку для электронных часов надо было объявить!
– Завтра объявим, - отозвался Генрих.
– Поднимай трап, Василий. Я с тобой пластиковую бутылку придавлю.
– Зачем тебе сто тысяч двадцатками?
– спросил я, набирая потолок вслед за Генрихом.
– Солому курить, - послышался Генрих.
– У меня тираж газеты заканчивается.
– А откуда узнал, что я Лавр?
– Из пропавшей грамоты. Шеф-повар Болконский обронил. Я скурить собирался, но у меня правило: читай, потом используй прочитанное.
Близился час обмена. Следом за мной Генрих растолкал и Шевченко, сунул ему в губы раскуренный припасенный джойнт для наркотического опохмеления, и еще парочку в нагрудный карман.
– Це добре, - отозвался Шевченко.
– Гарный ты хлопец, Максимович. Я бачу, трохи заснул?
– Проснулся уже, - Генрих отвел глаза.
– Вставай, полпятого.
Шевченко засуетился.
– Да в шесть же вылет! Это как же я без катера в ангар доплыву?
– С экспедицией. Хозяин твой позаботился. В пять за тобой попутка приедет.
Мы тебя проводим до берега.
– Це добре, - лихорадочно скурив дозу, Шевченко полез в бомболюк.
– Еще технику разогрею.
Даже с треснувшей головой сообразил я, отчего Максимович осады хотел избежать. Экспедиторы славянского сотника Лавра в лицо не знали. Виктория знала отлично. Если Митя освободил, как было обещано, славянских сотников из клетки, а затем вернулся к Александру Борисовичу, он хозяину откупиться посоветует. Лаврентий запросто уже мог к полуночи навестить пивной остров, поднять славян и оккупировать взлетную полосу. Подозреваю, и Александр Борисович, и Митя, и участковый Щукин знали также о крупном запасе оружия и наркотиков на списанном борту АН-124, но осиное гнездо ворошить никто не стремился, пока его обкуренные готы стерегли. Подозреваю, что борт, отлично видный с крыш производственных корпусов, находился под неусыпным контролем и специальных назначенцев, и анархистов, и участковый за ним присматривал.
Ни одна из названных сторон не была заинтересована в утечке оружия. Да и, собственно, каннабиса. Трудно было бы неприятностей избежать, проведай о них уголовники во главе с Могилой. Внутренней охраны у Анкенвоя имелось лишь пять единиц, как сообщил мне милый Генрих после ночных переговоров с экспедиторами. Слух о численности внутренних войск явно и умышленно преувеличивался. Это зарплату они получали за цельный батальон. Что и подтвердилось, когда Шевченко, Максимович я и пулемет системы Дегтярева обождали прибытия амфибии. Пятерка экспедиторов, вставших на отмели, свидетельствовала о том, что Борис Александрович кинул на выручку пилота все резервы. Сообразивши все это на треснувшую голову, я бросил пулемет, вынул пистолет системы «ТТ», приставил к затылку мало что соображавшего Шевченко и снял с предохранителя. Экспедиторы отнеслись к моим действиям с полной ответственностью. Максимович
– Спокойно работаем!
– крикнул нам старший, подозреваю, экспедитор.
– Никто не дергается! Я посылаю человека с деньгами! Он отдает вам сумку, вы нам пилота, и все счастливы! Идет?
– Не идет, а бежит!
– Генрих все-таки за собой оставил последнее слово.
Из амфибии выскочил экспедитор без оружия с кожаной сумкой на плече и быстро, как мог, одолел дистанцию до берега.
– Шо ж вы робите, хлопчики?
– заволновался Шевченко еще, когда я ему «ТТ» приставил к башке.
– Нормально, - коротко посвятил его Генрих в суть происходящего.
– Те в деле. Меняем тебя на сто штук американских долларов. Вернешься, половина тебе.
Генрих так и не посмотрел на Шевченко. Тогда с расколотой головой мне тоже никого не хотелось видеть. Тогда я его понимал.
– Где ж половина?
– сметливый Шевченко успел до прибытия экспедитора с деньгами все расставить.
– Треть моя. Нас трое, хлопчики.
– Половина, - отрезал Генрих.
– Ты больше нашего рискуешь. Мы не жадные. Когда спросят, сколько на борту славян, скажи душ тридцать. А борт заминирован.
– Все так, все так, - живо согласился пилот.
Получив от экспедитора сумку с валютой, лаборант хладнокровно пересчитал десять пачек. Одну распечатал, и пересчитал подробней.
– Так что, мужики, я забираю Шевченко?
– спросил экспедитор.
– Хрен ты забираешь, а не Шевченко, - отозвался жестокий Генрих.
– Сигареты, где две пачки?
Экспедитор поспешно слазил в широкий свой камуфляжный карман и кинул поверх денег две пачки сигарет «Ростов».
– Теперь забираешь, - смилостивился Генрих.
– Бежать, не оглядываться. У нас два миномета в тени. И наводчики нервные.
Экспедитор, ухватив Шевченко под руку, скорым шагом эвакуировал его на отмель. Через минуту амфибия уже с Шевченко запрыгала по волнам к ближайшему южному корпусу. Несмотря на полный успех нашей комедии, Генрих был мрачен. И, пожалуй, мрачнее прежнего.
– Купол трещит?
– спросил я участливо.
– Купол, купол, - Генрих отвернулся.
– Идем в помещение, чаю выпьем. Сыро здесь.
Забывши про сумку с деньгами, он быстро зашагал к самолетному трапу. Пришлось мне и сумку, и пулемет и тельный крест на себе нести. Тогда я еще понятия не имел, какой крест на себе тащил Генрих Максимович. Книга «Откровения» заканчивается словами «Гряди, Господи Иисусе». Словами желания о скорейшем втором пришествии Христа. Горячим желанием приблизить грядущую победу на Земле и в Небесном Иерусалиме. Но горячей победе Иисуса Христа предшествует холодное поражение человечества. Ибо такова практика вероятности. Ничто не относительно в этой практике. И как бы я ни относился к подобной практике, Максимович относился к ней иначе.
– Вы в Господа веруете? Образ вам в руки, - Генрих снял с керогаза вскипевший чайник, и разлил кипяток по двум эмалированным белым кружкам, куда заранее были насыпаны основательные горсти чая с не менее основательными горстями сахарного песка.
– Я верю в порядок вещей. Я верю в гармонию. В гармошку, как называл ее мой отец. В гармошку планет, приспособленных для жизни с теми, кого она порождает. Мы были с нашей планетой в гармошке, пока не сделались хозяевами. Доминирующим видом паразитов, сначала подчинивших органическую материю, а после и неорганическую. Сначала все, что росло и двигалось, потом все, на чем это росло, и где все это двигалось. Чем дышало. Абсолютная власть.