Казейник Анкенвоя
Шрифт:
Генрих глотнул из кружки бурого чаю, и продолжил.
– Бездумная лихорадочная эксплуатация всего, что нами присвоено. Крепостная система - верх прогресса в сравнении с демократией паразитов. Так и передай своему Богу. Потому, что хозяева заботятся о рабах, кормят, одевают, не жмут их досуха. А мы железная саранча. Мы все пожрали. Обглодали от стратосферы до магмы. Земля умирает под нашим бременем. Дохнет организм, дохнут и его паразиты. Мы есть зло, себя пожравшее.
– Не убежден.
– Парируйте. Только не надо метафизики. Унесите Ветхий и Новый и присный заветы. Нам нечего завещать потомству. А без нас и Господу ему нечего завещать. Мы промотали состояние, бургомистр.
– Не убежден.
– Да в чем же? В очевидном?
– В состоянии. У вас нервы шалят. Но вы не зло. И я не зло. И нас легион.
–
– Но где легион? Где орлы его? Где номер? Темно, не вижу.
– А зажгли бы фонарик, дорогой Максимович. Мы те возлюбленные чада, каких родитель не отчитывал, не ставил на горох, не прививал нам светлых инстинктов электричеством, точно крысам в лаборатории. Мы следовали врожденным инстинктам или ограничивали их, как разумные существа. И те, кто стали рабами своих темных инстинктов, какую бы форму демагогии ни надевали на них, бились и бьются насмерть с теми, кто волей разума ограничил свои темные инстинкты. И тех, и других примерно, поровну. Вы сами шахматист. Знаете, как создается численное преимущество развратной глупости над умеренным разумом. Есть многоклеточное поле жизни. И есть мы, фигурки на нем. Темные или светлые. Так вот светлые сами решают, куда им ходить, а темными кто-то ходит. Поэтому светлые всегда играют порознь. Самостоятельно. По усмотрению. Согласуясь с выбранными правилами ходьбы. Сговорившись о совместных действиях, они конфликтуют, где лучше обороняться или напасть. Но темные всегда играют коллективно. Они легко стягиваются на слабый фланг, создавая численное преимущество. Они мобильны. Они быстрей. Пока светлые думают, как им сходить для общего блага, темные уже сходили.
За них уже кто-то все придумал.
– Складно поете, бургомистр - усмехнулся Максимович.
– Те же яйца, только в кошелек. И, кстати, о кошельках. Частное благо всегда конкретно, общее всегда туманно. Частное благо без границ. Общее всегда ограниченно, ибо учитывает перспективу. Частное благо всегда настоящее. Общее благо еще и будущее. Наконец, частное благо легко делить. Общее благо майорат. Простое число. Делится только само на себя. И, даже, если б ваши светлые играли коллективно, большинство их бы не поняло. Верней, поняло, но не приняло. Верней, приняло, но не поддержало. Потому, что синица в руке лучше. А своя рубаха ближе. Так сформулирована мудрость паразитов, которые и на этом свете все имеют, и на том надеются иметь.
Пожалуй, Генрих был последователен. Как все практики. На свой лад он был страстен, чист и справедлив.
– Потому я верю в Господа, Генрих. Во Христа Ярое Око. А вы в гармошку с изношенными мехами. А как сказал Христос: «молодое вино в старые мехи не наливают». Это я о потомстве. О кошельках. Мы надули его порядочно. Век ему тяжелый грядет. Но оно постоит за себя, и Господь постоит за него.
– Так и полагал, что в заветы свалитесь, - разочарованный Генрих полез через люк на нижнюю палубу.
– Идемте, бургомистр. Проветрим ваши мозги.
Бросив мимолетный взгляд на дрыхнущих вповалку сторожей, я последовал за Генрихом. Голова моя после крепкого сладкого чаю почти проветрилась. Но я догадывался, куда мы держим путь. Спустившись по трапу, молча мы выбрались к береговой черте. Дождь едва шел. Я закурил обычную сигарету. Я уже возненавидел каннабис во всех его разновидностях.
Генрих сапожным литым носком сосредоточенно выдалбливал грот в куске размокшей глины. Постепенно грот становился больше. Но вдруг он перестал расти. За южным корпусом, заслонявшим от нас остальные постройки, мы услышали далекое стрекотание лопастей вертолетного крана МИ-10. И он поднялся. Медленно и осторожно этот грузовой птеродактиль потащил в небо свою добычу. Его нижняя платформа была до самого днища кабины полна металлическими контейнерами. Он развернулся над островом и стал удаляться, прокладывая путь в пасмурных небесах, будто многорукий бог Шива, орудующий пятеркой сверкающих мачете. Вдруг его пропеллеры застопорили, дернулись и встали уже намертво, точно кто-то лом засадил в тоннельный вентилятор. Я дрогнул от неожиданности, тогда как Максимович, отвернувшись, продолжил долбить свою глиняную пещерку. Вертолет камнем рухнул вниз и пропал в заливе.
– Вы знали, - сказал я Генриху.
– Вы знали и нарочно удержали Шевченко, чтобы он техосмотр не успех провести.
– Ах,
– Но для чего, помилуйте? Ведь красный меркурий вы обратили в какой-то сульфит. «Кениг-рей» обезврежен. С какой целью? Отомстить? Око за око? Ведь это же хладнокровное убийство. Разве тогда мы отличаемся от них?
Гамма эмоций колыхнулась тогда во мне, каких трудно перечислить, а можно только назвать одним словом «потрясение».
– Око совершенно не причем, - Максимович поморщился, будто я наступил ему на ногу.
– Они бы вернулись, бургомистр. А не вернулись, так улетели бы. С формулой синтеза и достаточными навыками в технологии производства, чтоб начать все снова. Где-нибудь за Уральским хребтом. В Северной Корее. И, да, коли вам так угодно. Я даю себе отчет в своих действиях.
Генрих взял паузу, растоптавши глиняную пещерку, и продолжил:
– Обычная ртуть образуется в процессе сжигания огромных запасов угля и нефтепродуктов. Уже одно это уничтожило экологическую среду Казейника.
А формула обогащения ртути до красного меркурия была написана мной из любопытства. Черт попутал. Азарт, знаете ли. Надоело диссертации писать за Чистяковых. Какой способный и безоглядный честолюбец не грезит втайне о Нобелевской премии?
Я тоже отдавал себе отчет, сколь несправедливы были слова мои в отношении Генриха. Максимович происходил из редчайшей породы ученых, берущих на себя ответственность за последствия своих открытий. Как должны брать ее писатели и художники за бездарные творения свои. Призраки Франкенштейнов столетиями уже бродят по всем континентам, уважаемый читатель. Просто мы не видим их. Просто мы не способны видеть призраков по причине устройства органов нашего зрения. Но они нас видят и настигают. А все сказанное мною о «хладнокровном убийстве», сказалось Генриху еще и оттого, что я только собирался сделать.
Разделив ответственность с какими-то повстанцами, я имел намерения. Горел выручить все человечество, жертвуя собою. Возможно, пасть в неравной битве с врагом. А Генрих сделал. Один. И без всякого падения.
– Попыхтел я изрядно, между прочим, - словно угадав мои мысли, посвятил меня Генрих в подробности.
– Пока усовершенствовал силовую установку, дважды падал. Хорошо, на кабину. Локоть рассадил. Опасность была в том, что двигатель сразу после запуска медным тазом накроется. Но здесь мне Шевченко помог. Объяснил популярно, что к чему и откуда. Энтузиаст.
За злым сарказмом Генриха прятались терзания совести. Подозреваю, что именно о гибели пилота сожалел он особенно. Я же, грешный, признаться, вспомнил первым делом не Шевченко, не наивного редактора Зайцева, и отважного Митю Полозова. Хотя Митя был один из самых достойных людей, встреченных мною в жизни. Но первым делом я вспомнил, вольно иль нет, Бориса Александровича Ростова. Именно серые внимательные глаза Князя глядели на меня из воображения моего. Кто же был он в действительности? Возможно, подобно Мефистофелю Гете, был он “часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо»? Если Князь благо совершал не вечно, то регулярно. И если не для всех, то для многих. Но Борис Александрович при своем исключительном даре надувать окружающих и сам обманывался, и верил в свои обманы. В итоге я так и не узнал его подлинных намерений относительно использования красного меркурия. Все им сказанное в лимузине могло являться и блефом. Кто знает? Сомнительно, что Князь хотел загнать смертоносное для христиан оружие каким-нибудь ваххабитам. Если бы так, ему достаточно было продать лишь формулу синтеза. Сомневаюсь и в том, что он сам бы его легко использовал. Слишком было много жизни в Борисе Александровиче Ростове. Думаю, прихоть им двигала, ничего боле. Прихоти свои Борис Александрович стремился удовлетворять с упорством, достойным лучшего применения. А, при его капиталах, все дело бы кончилось тем, что запасы красного меркурия нашли бы свой приют где-нибудь в Арктике или Гренландии. В скважине, пробуренной среди паковых льдов, и запаянной сверху водою до часа, когда льды те растают, и ничто не спасет людей от погибели. И тогда, возможно, красный меркурий по замыслу Князя избавил бы человечество от продолжительной агонии, прикончив его, подобно как заготовка огромной дозы цианистого калия. В любом случае, Генрих не знал Князя, как знал его я. А знал бы как я, он и тогда не изменил бы своих намерений.