Каждая минута жизни
Шрифт:
— Господин доктор! Господин Николай!
Не откликнуться на такой призыв было бы просто невежливо. Карнаухов с приветливой улыбкой приблизился к веранде. Поздоровался, почтительно склонив голову.
С комичной торжественностью Рейч спустился к Карнаухову, протянул ему руку, крепко пожал ее и предложил выпить с ним прекрасного советского секта, то есть советского шампанского. Карнаухов решительно закачал головой. Он бы с удовольствием, но в другой раз… Ему далеко добираться домой.
Доктор Рейч смотрел на Карнаухова с искренней симпатией.
— Бетти
— Папочка, — отозвалась Бетти, — господин Николай так любезен, что помог мне сегодня вторично связаться с Ульмом. И, представь себе, мы довольно быстро дозвонились. Я даже не ожидала.
— Тогда в следующий раз, если он не будет торопиться, мы обязательно выпьем за прямой провод «Ульм — Киев».
Карнаухов снова поклонился.
— Господин доктор! С полной ответственностью обещаю вам, что советская сторона всегда будет отвечать на ваши звонки.
— Это прекрасно, господин Карнаухов, — Рейч тяжело покачал головой и вздохнул. После недолгого молчания поднял на Карнаухова глаза и тихо сказал: — К сожалению, на фронте линии связи служили только войне. Я бы очень хотел, чтобы ни один снаряд не разорвал наш мирный провод. — Он тряхнул головой, словно сбрасывая с себя печаль. — Господи, что это я вспомнил?..
— Мы будем делать их из надежного металла, эти наши провода, господин Рейч. Всего вам доброго, — сказал Карнаухов, махнул на прощание рукой Бетти и направился по аллее к выходу.
Рейч долго и задумчиво смотрел ему вслед, потом сокрушенно вздохнул и подошел к дочери. Обнял ее, нежно погладил по голове. Милое дитя. Как он за нее переживал в последнее время, какие только мысли не одолевали его, когда она ездила с миссией Красного Креста по Африке и Латинской Америке. Где-то совершались государственные перевороты, где-то убивали президентов или сбрасывали правительства, а ему уже мерещилась его дочь в бинтах, окровавленная, одинокая… Слава богу, она вернулась домой, целая и невредимая, и отца своего не посрамила. Какие прекрасные путевые заметки печатаются после ее заграничных вояжей в ульмской газете.
— Мне нравится твой рыцарь, — сказал доктор Рейч. Он поднялся на веранду и сел в кресло. — Не навязчивый, но достаточно требовательный и целеустремленный.
— Он молодец! Выручает меня постоянно. Благодаря ему я могу разговаривать с Ульмом, папуля, — сказала Бетти, мечтательно глядя в глубину парковой аллеи.
— Так что там твой друг? Напоминает о себе? — Рейч вопросительно посмотрел на Бетти.
— Не он напоминает, а я, — тихо ответила Бетти.
— Но как он там? — спросил Рейч, стараясь придать голосу обыденный тон, хотя побелевшие пальцы, крепко сжимающие ручки кресла, выдавали его напряжение.
— Ты же знаешь, ему сейчас нелегко, — с грустью ответила Бетти.
— Да, да, конечно, — не глядя ей в глаза, торопливо сказал Рейч. — Сорокалетний генерал, командир танковой дивизии, вынужден уйти в отставку. К тому же его, кажется, травят в прессе.
— Не только в прессе, радио тоже не оставляет его в покое, — с едким смешком ответила Бетти.
— Мне жаль его, — с неподдельной искренностью сказал Рейч. Опять взял со стола бокал и начал крутить его в руках, устремив на него бездумный взгляд. — Жаль его… — повторил механически.
— Зато его уважают люди. А это самое главное, — с гордостью заметила Бетти.
— Я тоже уважаю таких, как он, — Рейч поставил бокал на столик и сделал большую красноречивую паузу. — Как мало у нас сейчас рыцарей справедливости! Помнишь, он говорил на митинге в Дюренфельде: «Защищайтесь, люди! После атомной войны не будет никакого возрождения». Тогда я подумал, глядя на него: он или великий демагог, или тонкий политик, который умело и ловко играет на настроениях масс. — Рейч зябко поежился и еще плотнее закутался в свой длинный теплый халат. — Но сейчас я кое-что увидел… И кое-что мне стало понятнее.
Бетти подошла к столу.
— Папа, — она протянула руку к отцу через весь стол, осторожно дотронулась до его локтя. — Он просил передать тебе, что ждет твоего возвращения.
— Действительно? — Рейч улыбнулся и с хитрецой посмотрел на Бетти.
— Да, да, — торопливо ответила она.
— А по-моему, он ждет твоего возвращения, доченька, — Рейч с нежностью похлопал Бетти по протянутой руке. — Я думаю, мы возвратимся, и тебе нужно решать, как быть дальше.
— Я уже решила, папа, — смущенно, но достаточно твердо ответила Бетти, и на щеках у нее проступил легкий румянец.
— Ну, вот и хорошо, — сказал Рейч. — Возвратимся в Ульм, и устраивайте свои дела.
Бетти строго посмотрела на отца.
— А когда мы возвратимся?
— Я еще точно не знаю… Это должно выясниться через несколько дней, — неуверенно пробормотал Рейч и отвел взгляд в сторону.
— Главное, чтобы ты окончательно выяснил это для себя.
— Пер аспера… пер аспера ад аструм…
— Да, ты прав, папа. Всегда так. Всегда мы идем через тернии к звездам. Но как часто мы сами и взращиваем эти тернии… А потом проклинаем судьбу…
— Не понимаю твой намек, Бетти.
— Тут все вокруг говорят о твоем странном поведении. Удивляются твоей нерешительности. Ты ехал с желанием увидеться с Богушем, поговорить с ним, обменяться опытом, своими наблюдениями, и до сих пор… вы никак не можете встретиться. Как будто боитесь друг друга. Или, может, кто-то мешает вам? Скажи, папа, в чем дело?
Ничего не мог ей ответить. Сам не знал определенно, как могло так случиться, что полностью подчинился своему домашнему властелину, Валькирии, передал ей в руки бразды семейного правления, все отдал на ее суд и совесть, на ее усмотрение. Видно, любил ее безумно, как можно любить женщину последней любовью уже далеко не молодого человека.