Каждый десятый
Шрифт:
— Заявились… Где вас черти носили?
— Мы стали ягоды рвать, там такая малина… — начала объяснять девушка, но Мизинчик не стал слушать:
— Ты лучше скажи, дорогу знаешь, куда идти? А то мы, вреде, заплутали.
Счастливая улыбка сбежала с Саниного лица.
— Как заплутали? Я думала, это мы заблудились. А вы тоже?
— Что ж мы, хуже вас? — невесело пошутил Святополк. — Мы вот на костер наткнулись. Таежники умеют определять: когда жгли, что за люди… Может, тут жилье близко?
— А на що вам таежники? Я сам определю, — сказал Байда и вздохнул. — Це наш костер. Мы его позавчера палили. Ось и гудзик мий. Я все думал, де ж я его сгубил.
Он поднял с земли медную шинельную пуговицу и сунул в карман.
— Заблудились всерьез, — констатировал Святополк. — Даже ходим кругами. Классический случай.
Мизинчик повесил на сук свой заплечный мешок.
— Хватит на сегодня. Зря только сапоги бьем.
…Саня дремала, пристроившись в развилке поваленного дерева. Пришивал себе пуговицу Степан. Мизинчик свирепо рубил сушину для костра, а Святополк считал оставшиеся у них спички. Собственно, и считать было нечего.
— Две спички осталось, — сообщил он командиру. — Будем, как дикари, трением…
— Т-с-с! — перебил Мизинчик встревоженным шепотом. — Слушай!
Кто-то ломился сквозь валежник: этот шум становился все слышней, приближался.
— Лось? — тоже шепотом спросил Святополк. Мизинчик мотнул головой:
— Нет. Непохоже на сохатого… Это кабан, а то и сам костоправ.
— Кто? — не поняла Саня. Сон разом слетел с нее.
— Медведь.
Мизинчик покрепче сжал рукоять шашки. А Святополк со Степаном схватили по коряге и, на всякий случай, загородили собой девушку.
Затрещали кусты совсем рядом, и на поляну выскочил дед Алеха.
— А я с табачком! — объявил он как ни в чем не бывало. — Закуривай, кто породы дуревой!
И дед Алеха помахал в воз-духе ровдужным, то есть сшитым из оленьей замши кисетом. Все четверо глядели на него в полном недоумении — а руки уже сами тянулись к махорке: мужчины не курили с самого побега.
— Дымите, дымите, только долго не рассиживайтесь, — тараторил дед Алеха. — Варево стынет!
— Якое ще варево? Ты звидки тут взялся? — оторопело спросил Степан.
— Думали от меня сокрыться? — засмеялся Алеха, очень довольный. — От меня не сокроешься! Я бегал по тайге, а одним глазком за вами присматривал, как вы без меня блудили всяко, кругами шарились. Ну, айдаге, айдате лопать, я двух зайцев в силки словил.
…Они сидели у костра, обжигаясь, ели вареную зайчатину и похваливали:
— Хорошо. Вкусно.
Один Мизинчик угрюмо молчал, хоть и ел вместе со всеми.
— Я тут недалечко на углежогов натакался, — рассказывал дед Алеха. — Говорят, белых нигде в окружности не видать. Хорошие мужики, гостеприимные. Табачком вот угостили, топорик выдали. В лесу нужнеющая вещь!
— Ладно уж, — сказал наконец Мизинчик. — Мы тебя прощаем, берем обратно в отряд.
— Чего это? А… Ну да, конешное дело. — По легкомыслию своему Алеха уже позабыл про cсopy и взаимные обиды. — Я и говорю: куда вы без меня.
Отряд снова шел своей дорогой. Шел на запад, туда, где розовела последняя полоска заката. Все, кроме, командира, шагали бодро, весело. А Мизинчик снова погрузился в мрачное раздумье.
Дед Алеха то и дело нагибался, находил что-то в траве и совал в рот. Степан благодушно спросил:
— Что это вы такое едите?
— Ягода. Мамура называется.
— Вже оголодали?
— Не… Я так, для кислости. Помнишь, Мезенчик, ты на меня сказал «набилизованный»? У меня аж душа заболела от такой неправды. Я ведь своей доброй волей, безо всякого понуждения за революцию встал! Кто я раньше был? Нищеброд, шушваль. За весь свой век ломаного гроша нe скопил — не имел к этому таланта. А революция, она всех бесталанных пожалеет. У богатых отымет, бедным раздаст.
— Где это ты вычитал? — хмыкнул Святополк.
— Я и так знаю, чего мне вычитывать? Тем более, что я неграмотный. У буржуев отымут, пролетариатам отдадут!
— Воно то добре б, но, може, на вашу долю как раз и не хватит? — сочувственно спросил Степан. Алеха не понял насмешки:
— Во, во! Я так и рассудил. Деревня маленькая, а нищих до хрена! Как начнут делить, самые нахальные вперед и протолкаются, а не те, кто заслужил. Тут уж вы мне скажите, вы грамотные: должны же там взять во внимание, что, мол, Алеха Чикин отчаянный боец, в Красной Армии с восемнадцатого года? Кого можно и назад задвинуть, а мне мое положенное отдай!
Мизинчик, который вроде не слушал, вдруг обернулся и уставил на Алеху злые глаза:
— Тебе, дед, обязательно дадут. Потом догонят и еще дадут!.. И чего мы тебя оглоеда взяли обратно в отряд?
— Чего взяли, чего взяли! — Алеха тоже озлился, ощерился, как росомаха. — Да от меня на войне пользы больше, чем от вас! Собралась шайка-лейка: барышня, студент да хохол-мазница. Они тебе навоюют! А я соболя за сто шагов бью — хошь в глаз, хошь под хвостик! Да что с вами толковать!
Он выдернул из-за пояса топорик и с силой швырнул куда-то в темноту леса.
— Топор-то чем виноват? — с неодобрением сказал Святополк. — Где его теперь отыщешь?
Дед Алеха усмехнулся:
— А чего искать? Вон береза белеется. Он в ей под развилком сидит.
Недоверчивый Степан пошел к еле различимой в сумерках березе. Точно — острый топор, подаренный углежогами, торчал из ствола. Степан уважительно поцокал языком.
С котелком и ведерком в руках Саня со Святополком шли по лесной просеке. Шли искать воду.
— А не заблудимся? — спросила Саня. — Я после того раза боюсь.