Казнить его дважды
Шрифт:
Она слушала, потом посмотрела на меня, высунула язык и, скорчив гримаску, улыбнулась.
— О, Кларенс! Я же сказала тебе, чтобы ты не говорил мне таких вещей, — проворковала она таким тоном, что мне самому захотелось сказать ей такие вещи. — Что? Репетирую новый номер. О нет, Кларенс, нет. Тебе не нужно приезжать. Но если только немного… что?
Анетта посмотрела на меня и подмигнула. Практически все было устроено. Я удивился, почему не бывает женщин-детективов. Им не потребовалось бы даже носить оружие.
А может быть, мы идем вообще по неправильному следу? Кларенс? Кто это такой — Кларенс, черт побери?
— Тс-с, —
Она не обратила на меня внимания.
— Хорошо, если ты хочешь, Кларенс. А я думала, что ты не хочешь. Я еще не отработала некоторые движения. Что? О, да ты сам дьявол! На самом деле? Да, я как раз хотела поговорить с тобой, дорогой.
— Тс-с! Не Кларенс! — снова зашипел я.
— Ну, хватит тебе говорить такое, — продолжала она ворковать в трубку. — Нет, ты лучше не приезжай, пока я не отработаю до совершенства это движение. Пока, Кларенс! — Она повесила трубку. — Ну вот, — сказала мне девушка. — Он будет здесь, вы и опомниться не успеете. И ему никогда не догадаться, что я хотела, чтобы он приехал.
— Кто приедет? — нахмурился я. — Почему вы произносили это чертово имя, если это был Лупоглазый?
— Глупенький, это и был сам Лупоглазый, — торжествующе заявила она.
— Кларенс? Я так понимаю, что Лупоглазый — это Джой Га-релла. А что, разве существуют два человека по прозвищу Лупоглазый? — Я по-прежнему ничего не понимал.
— Шелл, можете вы послушать? Джой — это не настоящее его имя. Он — Кларенс Гарелла. Едва ли кто-нибудь, кроме меня, знает его настоящее имя. А он рассказал мне все о себе. О деп… депривации [8] в детстве и обо всем другом… Ему не нравилось имя Кларенс, и он еще ребенком стал называть себя Джой.
8
Депривация — лишение родителей родительских прав.
Я кивнул, испытывая чувство, похожее на печаль. Мне было очень жаль Кларенса Гареллу. И даже если он попал под эту «депривацию» и оказался в руках тюремных психиатров и социальных работников, все равно у него было тяжелое детство. Да и став взрослым, он не сделался уж очень счастливым. И мне было жаль его. Но что мешало этому парню взяться не за кольт 45-го калибра, а за кирку и лопату? Странно, но он никогда не испытывал такого стремления.
Кроме того, он застрелил нескольких парней. Убил по меньшей мере двух или трех. И вчера привозил ко мне в «Спартан» этого профессионального киллера, этого подонка с холодными глазами, чтобы он застрелил меня. И этот Кларенс должен был знать, что если киллеру удастся убить меня, то он вгонит одну-две пули и в Шерри. Больше того, Кларенс той ночью хотел сбить и раздавить меня машиной. Но, жалея его, я никоим образом не пытался оправдать его действия. Я собирался как следует рассчитаться с Лупоглазым, если мне это удастся.
Я поблагодарил Анетту, пожелал ей успеха в отработке ее движений и направился к Спринг-стрит. Двое мужчин, которых послала Хэзел из моего офиса, только что подъехали и парковали машину на стоянке на противоположной стороне улицы. Я надеялся, что это как раз те двое, которые нужны, хотя мы ни разу не встречались. Я купил три билета в кассе «Свенк-театра» и стал ждать.
Парни выглядели отлично. Один — моего роста, другой — пониже, но гораздо массивнее. Он был похож на бывшего защитника в регби. Оба в темных костюмах и фетровых шляпах с заломленными полями.
Они узнали меня и стали рядом на тротуаре. Я убедился, что это мои люди. Того, повыше, звали Джилл, а бывшего защитника — Тони. А потом провел их в фойе театра.
— Вы знаете, что вам предстоит делать? — спросил я их.
Тот, что повыше, кивнул:
— Приблизительно. Эд сказал, что вы нам расскажете.
Его голос напоминал урчание собаки, грызущей кость. Приятный и грозный.
— О'кей. Единственное, чего я хочу, — это чтобы вы стояли возле меня. Ничего незаконного. Эта первая часть вашей работы будет почти легальной. Потом, конечно, могут возникнуть неприятности. Пока не говорите ни слова. Позднее, если потребуется, вы будете говорить, что все делали по моим указаниям.
— Ну и роль, — проворчал Тони.
— Прямо как полицейские, — сказал я.
Джилл заметил:
— Я как-то играл роль патрульного на автотрассе в пьесе «Ад на дороге». Так вот…
— Хватит об этом, — оборвал я его, хотя знал, что актеры все одинаковые и очень обидчивые. — Как-нибудь в другой раз. У нас всего несколько минут. Так вот, слушайте сценарий.
И я все им растолковал. Они вовсе не были им довольны. Особенно когда я сказал: «Этот тип, запомните, он не актер. Хотя вы можете посчитать его плохим актером. Он — гангстер. Если он вытащит оружие, я тут же его пристрелю».
Они одновременно сделали глотательное движение.
— Оружие, — повторил Тони. — Это что, пистолет?
— Да.
Он сглотнул снова.
— Я обычно играл людей, в которых стреляют. И никогда в жизни не играл полицейского. Это они стреляют…
— Послушайте, — раздраженно заметил я, — я просил двух парней, которые хоть что-то могут сделать за бумажку в сто долларов. Могу дать по две сотни каждому, если вы сделаете все как надо. Но если хотите уйти, то идите немедленно. Я все сделаю один.
Высокий спросил:
— Вы думаете, он попадется на это?
— Полностью уверен, что попадется. И все, что вам надо сделать — это только сердито посмотреть на него.
— Две сотни баксов? — переспросил Тони.
Я вытащил бумажник, вынул из него две сотенные бумажки и четыре по полсотни и держал деньги перед собой.
Джилл взял две сотенные купюры и сказал:
— Я согласен.
Низкий немного помедлил, но потом буркнул:
— Черт, — и взял полусотенные бумажки.
— Отлично. Я и на самом деле не думаю, что могут возникнуть трудности. Здесь ничего не будет. Ну а если что, то пригнитесь. — Я усмехнулся. — И подумайте только, какую забавную историю вы сможете рассказать на ближайшей вечеринке. Особенно если… внимание, — прервал я себя. — Вот он идет.
Лупоглазый входил в фойе. Он протягивал контролеру билет в своей огромной ручище и вроде бы даже подпрыгивал на пятках от сладостного предвкушения того, что ему предстоит. Похоже, ему не хватило времени, чтобы подстричь свои бакенбарды, хотя и благоухал крепким, опьяняющим запахом лосьона после бритья. Клочья рыжих волос торчали сзади.
Я направился к нему навстречу.
Бандит увидел меня и остановился, все еще подпрыгивая от радостного предвкушения. Уголки его плоских губ задвигались вверх-вниз. Он сунул руку под пальто. Поближе к сердцу. Да, он знал, где оно находилось, и я не думал, что он проверяет его биение.