Казус бессмертия
Шрифт:
Хозяин мозга пошевелил рукой. Движение вызвало взрыв боли, резко влившийся в общие мерзкие ощущения. Но сознание не нырнуло в нирвану, а осталось на месте. Отдышавшись, страдалец приподнял голову, и увидел свои живот и ноги. В мрачном свете плафона ему показалось, что перед глазами предстал свежий кроваво-красный окорок, обтянутый тонкой, прозрачной и нежной кожицей. Голова опустилась на железную поверхность стола, и уши начали различать звуки.
Они исходили со стороны белого четырехугольника, являвшегося, по всей видимости, световым следом соседнего кабинета, проникшим в помещение вследствии того, что кто-то оставил дверь открытой. В белом
– Пустите меня. Мне очень надо посмотреть.
Другой голос, гнусавый и спокойный, неторопливо отвечал:
– Нечего там смотреть.
Баритон не сдавался:
– Мне нужно опознать приятеля! Он попал в аварию.
Гнусавый, с интересом:
– Это где машина сгорела?
– Правильно!
– Нечего там смотреть.
– Почему?
– Потому что ничего от человека не осталось. Скелет с обгоревшими кусками мяса. Кого опознавать?
– Я своего приятеля в любом виде узнаю.
– Даже в жареном?
– Хоть во взорванном!
Два голоса дружно засмеялись. Потом гнусавый заключил:
– Хороший вы приятель, как я посмотрю.
Баритон пояснил:
– Я, вообще-то, журналист. Делаю репортаж. Пустите на минуту.
Гнусавый сказал:
– Не пущу. Во-первых, даже такого тренированного специалиста, как я, и то мутит смотреть на это. Пока на стол укладывали, я чуть в вегетарианцы не подался… А что говорить о вас?
Баритон авторитетно заявил:
– Да я еще и не такое видел. Знаете, я из Соединенных Штатов, был как-то во Вьетнаме, так там…
Гнусавый перебил:
– Все равно не пущу. Тут дело, по всей видимости, криминальное. Поэтому на осмотр трупа надо официальное разрешение.
– Какое криминальное?
– Тс-с-с-с! – гнусавый затих, видимо, оглядываясь.
– Возле сгоревшей машины найдена зажигалка «Зиппо». Да и на переднем левом крыле имеются следы столкновения. Короче, много странностей…
– Да? Может быть. Но ведь я прошу только взглянуть на труп!
– Вы извращенец?
– Считайте меня кем угодно, только пропустите на минутку. Я сделаю фотографии, и – все!
– Извращенцам тем более нельзя. За минуту с бедным трупом много чего сделать можно…
– Ох, и фантазия у вас! Так кто из нас извращенец?
– Вон отсюда! А то полицию вызову!
Память выдала воспоминание. Баритон принадлежал Максу Ковальски. Мозг сообщил, что евреи в лице лжежурналиста хотят удостовериться в подлинности смерти Шрабера. Надо было действовать. Причем, срочно.
Пауль, превозмогая боль, оперся на руки и сел на столе. Кожа перестала быть прозрачной. Она стала матовой, но все равно была еще очень тонка. Пауль, морщась от боли, осторожно спустил со стола ноги и осмотрел помещение. В зале находилось шесть столов, три из которых были пусты. На остальных располагались трупы различной степени свежести. В дальнем углу Шрабер разглядел еще одну дверь. Перед ней на кафельном полу валялась куча тряпья. Пауль встал на ноги и тихо подошел к куче. Стараясь не торопиться, ибо каждое быстрое движение причиняло боль, он выбрал засаленные парусиновые штаны неопределенного цвета, вонючую майку без рукавов и тростниковые нищенские тапки. Он оделся и понял, что сделал это вовремя, потому что Ковальски, наконец, догадался, как проникнуть в зал с трупами. Теперь дело было за малым:
– Сто, - сказал гнусавый.
– Чего, новых крузейро? – подозрительно переспросил баритон.
– Нет, долларов.
– Ничего себе, аппетит у вас… Может, машину еще подарить? Двадцать!
– Сто.
– Послушайте, я ведь только взгляну и сфотографирую. За что такие деньги?
Гнусавый рассмеялся:
– Вы, янки, богатые… Для вас - это не деньги.
– Какой я тебе янки? Ты что, не видишь, что я – самый обычный еврей? В лицо мне внимательно взгляни.
Гнусавый хмыкнул и заявил:
– Тогда двести.
– Дать бы тебе в морду разок…
– Сейчас полицию вызову.
– Да ладно, ладно, - сорок!
Национальная предприимчивость Ковальски взяла свое. Торговля еще не прекратилась, и шанс скрыться реально маячил перед Шрабером. Пауль толкнул закрытую дверь, и она легко распахнулась. За ней был длинный узкий коридор, освещенный одной лампочкой. Шрабер прошел по нему, спокойно открыл следующую дверь, и оказался на тихой, ничем не примечательной улочке. Жаркий день был в разгаре. Редкие прохожие шли по своим делам. Мимо протрусил нищий. От него пахло луком и дерьмом одновременно. Пауль провел рукой по голове и совсем не обрадовался лысине. Он подумал, что кожа на голове может сгореть под воздействием солнца. Ему захотелось вернуться в зал с трупами и подобрать с пола замеченную ранее широкополую шляпу, но оттуда послышались крики.
Знакомый баритон орал:
– Где он?! Куда вы его дели?!
Гнусавый голос невозмутимо отвечал:
– Да тут он был. Не мог же он сам уйти… Разве скелеты ходить умеют?
Дальше диалог развивался интереснее. Баритон требовал:
– Ищи его, сволочь!
Гнусавый был так же невозмутим:
– Полиция найдет.
– Восемьдесят два доллара за что?
– За то, чтобы пройти.
– Где труп? Возвращай деньги!
– С чего это? Ты прошел? Прошел. Значит, - мы в расчете.
– Ах, так?
Раздался звук оплеухи. Что-то покатилось по кафельному полу, и в помещении загрохотало.
Шрабер шагнул на тротуар, прижал правую руку к темени, и пошел в сторону ближайшего угла. Скрывшись за ним, он не видел подъехавшей к моргу полицейской машины. Его не интересовало, чем закончится дело у Ковальски. Ему больше всего на свете хотелось есть и пить…
Глава четвертая
В грязном тупике между складскими портовыми сооружениями, на картоне, бывшем ранее коробкой от апельсинов, сидел нищий. Длинные седые волосы неопрятно топорщились во все стороны. Белая растрепанная борода свисала на грудь. Не обращая внимания на вонь, исходившую от стоявших невдалеке мусорных баков, он грыз старый кусок сыра.
Звали его – Педро Гонсалес. Пять лет назад он был Паулем Шрабером. А до этого – еще кем-то. И не один раз. Он вспоминал себя маленьким мальчиком, сидевшим в католическом соборе рядом с отцом, матерью и двумя братьями. Патер говорил о добром, хорошем и вечном. Он помнил себя верящим во все это… Но впоследствии вера утекла сквозь пальцы. Она ушла туда, куда ранее ушли драконы, соперничавшие с Ланселотом, и Санта-Клаус, так и не подаривший ему игрушечную железную дорогу. Отец говорил, что такая дорога стоит недешево, и у Санта-Клауса нет денег, чтобы ее купить. Но у восьмилетнего мальчика из соседнего дома она была. Его звали Исааком Шлиманом, и отец говорил, что евреи уже и Санта-Клауса взяли в откуп…