Кедровое солнце

Сукачев Вячеслав Викторович

3

На огороде жарко. Сразу за плетнем знойный воздух струится зыбким маревом. Лес и тот приморено затих, изнывая от жары. И только от ближней рощи, что за Ванькиной протокой, тянет медовым ароматом: во всю силу зацвела липа…

А все одно – сказочная это пора. Луга и перелески нарядно запестрели яркими цветами. Особенно жарко пылают кумачовые огоньки, золотятся краснодневы, белыми проплешинами рассыпался лабазник, а между ним взметнула к небу голубые стрелы вероника. Нежно и трогательно розовеют валерьяна

и иван-чай, синеют ирисы, празднично пестрят цветки мышиного горошка.

С каждым днем затихают птичьи хоры: увы, уже пропеты свадебные песни, а теперь лишь кое-где допеваются колыбельные. На телефонных проводах отдыхают «разговорчивые» семейства ласточек, а в лесу с шумом перелетают выводки повзрослевших рябчиков. В травяных, укромных озерах резвятся подросшие утята, гоняясь по тихой водной глади за болотными мошками. Им и невдомек, что для родителей наступила самая трудная пора – линька, из-за которой им целыми днями приходится беспомощно укрываться в самых густых зарослях травы и камыша…

Заделывая дыру в плетне, Сережа так увлекся, что не заметил, как к нему со стороны базы подошел дед. Разглаживая пышные рыжие усы, он некоторое время молча наблюдал за работой внука, а потом потихоньку кашлянул и улыбнулся, когда Сергей от неожиданности вздрогнул.

– Что, нашла тебе бабка работу? – добродушно спросил дедушка, отворяя калитку и входя на огород. – Я все собирался заделать эту дыру, да то посевная, то сенокос начался – кони нарасхват, и только следи, чтобы какую совсем не угробили.

– Я сделаю, деда.

– Вчера Мефодий Иванович молоденького жеребчика чуть не загнал. Примчался с покоса и бросил его у правления, а жеребчик подхватился и к озеру. У него с боков пена клочьями летит, и напейся он в тот час – конец бы верный ему был, язви в душу. – Дед достает портсигар, красный мундштук и, вставив в его прокуренное до черноты отверстие половинку «Памира», закуривает. – Как на покосе-то, умаялся?

– Что ты, деда! Знаешь, как там здорово было! Мы с Петькой Золотых соревновались, и они нас только чуток обошли. Да и то: у них трактор новый, грабли ножные…

– Сено-то хоть хорошее собрали? – дед серьезно смотрит на Сергея из-под широких, рыжих бровей.

– Хорошее, в самый раз сено, – солидно отвечает Сергей.

– Посмотрим, как его лошади будут зимой жевать… Ты уже обедал?

– Нет.

– Тогда пошли?

– Да мне тут закончить немного осталось.

И в это время со стороны дома доносится резкий щелчок, словно бы переломили сухую доску, а следом за ним отчаянный собачий лай.

– Что это?

– Не знаю, – хмурится дед и по тропинке направляется к дому.

В это время Сергей видит, как из-за крайней избы тетки Паши Хрущевой выныривает широкая повозка, в которой сидят несколько взрослых мужиков, и уже затем слышит сердитый голос бабы Маруси.

4

– Вот же ироды проклятые! – ругается баба Маруся. – Чуть было меня не застрелили… Я вот тут стою, а Верный здесь, – показывает она деду…

Темная полоса тянется по ограде к собачьей будке. Сережа, боясь поверить в случившееся, медленно идет к ней. Верный, не сумев спрятаться в конуре, вытянулся перед самым входом и смотрит на подходящего хозяина расширенными от боли, виноватыми глазами. Склонясь над ним, Сергей тихо, дрожащим голосом позвал:

– Верный, Ве-ерный…

Собака тихо заскулила и попыталась лизнуть его руку. Сережа присел на корточки и неожиданно увидел, как что-то розовое, теплое и мокрое выглядывает из-под его живота. Он невольно вздрогнул, покрываясь холодной испариной, а глаза сами собой метнулись в сторону.

– Ну, как он там? – спросил дед.

Сережа выпрямился и молча отступил в сторону.

– Кур-рва! – вырвалось у деда. – Как они его…

И эти слова словно бы подстегивают Сергея. Он хватает свой велосипед и бросается на улицу.

– Куда ты, малахольный?! – растерянно кричит баба Маруся, но он уже вспрыгивает на седло и изо всех сил давит на педали, ничего не видя перед собой.

Теперь Сергей уже не замечал жаркий полдень, мелькающие на обочине деревья, многообразную роскошь трав, он только все жал и жал на педали, сосредоточенно устремленный вперед. За одним из поворотов Сергей неожиданно близко увидел повозку. Три мужика, сидевшие в ней, тоже заметили его, задергали вожжи, поторапливая коня.

Поравнявшись с повозкой, Сережа ухватился за нее рукой и с ненавистью глядя на удивленных мужиков, срывающимся голосом спросил:

– Вы з-зачем… с-собаку нашу… убили?

Мужики переглянулись, и самый здоровый из них, с крупным горбатым носом, скороговоркой ответил:

– Чего? Чего буровишь-то?

– Собаку зачем застрелили? – повторил Сергей.

– Знаешь что, малец, кати – куда катил! – не поворачивая головы, сказал сидевший в передке мужик. – Никакой собаки мы не знаем.

– Как это – не знаете? – опешил Сергей.

– А вот так…

– Вы же стреляли в нее и не знаете теперь?

– Ну и что? – вдруг снова заговорил горбоносый. – Пусть не шляется по улице… Собак надо на привязи держать.

– Он с ошейником был! – срывающимся голосом крикнул Сергей. – Рядом с бабушкой… Вы и ее чуть не застрелили!

– Но-но, не болтай лишнего! И катись отсюда, – горбоносый потянулся и хотел было оторвать руку Сережи от повозки, но он, бросив руль, не помня себя от бешенства, ткнул кулаком ему прямо в лицо, в близко к носу посаженные глаза.

– Ах ты, мать-перемать, – заругался горбоносый. – Гнида паршивая, еще руки распускать!

Он схватил Сергея за плечо, рванул к себе и сильно ударил. Сергей, вместе с велосипедом, полетел на землю. Не чувствуя боли, он тут же вскочил, подобрал валяющийся на земле камень и бросился за повозкой. «Гад! Гад! Гад!» – только одно это проносилось в его мозгу.