Кедровое солнце

Сукачев Вячеслав Викторович

Смутное беспокойство, тайный восторг входят в Сергея, и он с большим трудом сдерживает желание кувыркнуться через голову, а уже вскоре погружается в тихое сожаление, что нельзя, невозможно идти и идти вечно, медленно поднимаясь до самых звезд…

Они замерли, невольно схватившись за руки, когда из-за стожка неожиданно выкатился почти круглый серый ком и широкими неторопливыми скачками покатился к лесу.

– Заяц, – прошептал Сережа.

– Ага, – эхом откликнулась Настя.

– Нас напугался, – провожая косого взглядом

и не зная, что делать с теплой Настиной рукой, сказал Сергей.

– Напугался…

– Как он… уши-то от страха прижал, – говорит Сергей, потому что не хочет молчать, все более волнуясь от ее близости, дыхания, которое легонько обдувает его щеку, от молчаливой покорности, с которой она до сих пор не отбирает руку.

– Сережа, – едва выдыхает Настька.

– Что? – вмиг пересохшими губами, едва ворочая языком, откликается Сергей, теперь уже и плечом чувствуя беспокойное, странно волнующее его Настино тепло.

– Мне страшно…

– Страшно? – говорит он и смелеет от своего голоса. – Ты что, зайца испугалась? Во даешь!

И руки их сами собой разъединяются.

– Он же не кусается, заяц-то, – восторженно глупея, говорит Сергей и вдруг замечает, что Настька едва приметно и совершенно незнакомо ему улыбается.

– Ты чего? – настораживается Сергей.

– Хорошо, что зайцы не кусаются, – тихо смеется Настя, поворачивается и медленно идет к лесу, таинственно темнеющему впереди.

5

В лесу тени от деревьев причудливо переплелись с белыми полосами света. «Похоже на тельняшку», – вдруг решает Сергей, но Настьке об этом не говорит.

Они не сразу находят березу с отставшей от древесины корой и некоторое время идут вдоль опушки, незаметно для себя углубляясь в лес. Но вот, наконец, им попадается то, что они искали: старая, сморщенная береза с многочисленными черными рубцами и засохшими нижними ветвями. Кора с нее свисает лохмотьями, словно бы кто-то специально для них постарался.

– Во, – шепчет Сергей, – тут целый мешок можно набрать.

– Зачем? – тоже шепотом спрашивает Настя. – Нам немного, только на растопку.

– А завтра опять идти, да?

– Ну и что…

Они живо обдирают кору и складывают ее в общую кучу. При этом Сергей непроизвольно следит за тем, чтобы как-нибудь нечаянно не столкнуться с Настькой.

– Слышь, Сережа, – Настька испуганно оглядывается по сторонам, – а вдруг тут кто-нибудь есть?

– Кто?

– Ну, мало ли кто… Бандиты с прииска сбежали или шпион с парашютом прыгнул.

По Сережиной спине медленно и горячо ползут мурашки. Он тоже оглядывается, но, пересиливая себя, как можно небрежнее отвечает:

– Подумаешь…

Но лес сразу же становится таинственно-враждебным и неуютным. Спустя несколько минут Сергею уже чудится чей-то хищно сгорбленный силуэт за черемуховым кустом. Он старается не смотреть в ту сторону, но глаза, как железку магнитом, притягивает к кусту, и Сергей как бы невзначай подбирает увесистую палку. Он бьет ею по стволу березы и от глухого удара немного успокаивается, с нетерпением поглядывая на подбирающую кору Настьку.

Наконец-то они выходят из-под сумрачного покрова леса, и Сергей едва сдерживает желание оглянуться назад. Все чудится ему, что кто-то пристально и упрямо смотрит им в спину. Однако вот уже и стог сена, впереди темнеют вагончики полевого стана, в которых беззаботно спят намаявшиеся за день люди. Спит и Васька, спит и, наверное, видит уже десятый сон…

У стога Настька неожиданно роняет бересту, белыми бабочками разлетевшуюся по высокой стерне. Она живо опускается на колени и торопливо собирает ее, а Сережа стоит и смотрит на трогательно-белую Настькину шею, плавно вытекающую из плеч. В широкий ворот кофты видны ее выпирающие лопатки и темная, притягивающая взгляд, ложбинка между ними. Сергей напряженно затихает, не в силах отвести глаза в сторону. Он уже десять раз проклял себя за то, что согласился пойти за дурацкой берестой, сейчас ругает – в одиннадцатый…

– А правда, Сережа, что ты в мореходку поедешь? – поднимает голову и снизу вверх смотрит на него Настька.

– Правда, – хрипло отвечает Сергей, и теперь уже бледные истоки маленьких Настиных грудей попадаются ему на глаза, гипнотизируя трогательной беззащитностью. Он отворачивается и сердито думает, что Настька стала какой-то неудобной, что рядом с нею тяжело – постоянно приходится быть начеку.

– И что ты там потерял, в мореходке? – спрашивает Настька, поднимаясь с берестой на руках.

– Учиться буду, – смотрит под ноги Сергей.

– Утонешь еще.

– Не утону.

– Ну так пьяные где-нибудь прибьют…

Настька, упруго переставляя крепкие, круглые в икрах ноги, медленно идет впереди, время от времени оглядываясь на Сергея, и в лунном свете горячо блестят ее черные глаза. Лишь у вагончиков он догоняет ее и с молчаливым выжиданием смотрит в темные проталины глаз.

Пора расходиться, но что-то мешает бросить небрежное «пока», повернуться и уйти, может быть, луна, безгрешно и светло заглядевшаяся на них, может быть, тишина, легким звоном отдающаяся в ушах.

– Ты почему молчишь? – тихо спрашивает Настя, исподлобья взглядывая на Сергея.

– А что говорить? – так же тихо откликается он.

– Соври что-нибудь, – и опять она едва заметно улыбается, кося на вагончик глазами. – Или не можешь?

– Могу…

Сергей начинает тяжело дышать, потом делает шаг и неожиданно для себя обнимает Настьку за плечи. Он тут же закрывает глаза, бог знает чего ожидая в ответ, но Настя тихо затаивается у него в руках, и он лишь чувствует, какая гибкая у нее спина, а вслед за этим слышит необыкновенно жаркую теплоту ее губ, пропахших лесом и луной.