Кексики vs Любовь
Шрифт:
Попроще — можно, конечно. Можно украсить ягодами, шоколадными потеками, много чем можно. Но драть за “попроще” втридорога — это космический уровень наглости, я до такого еще не прокачалась. Тем более, что когда перед глазами стоит цель блеснуть перед новой аудиторией. Я хочу блеснуть так, чтоб они меня на лоскуточки заказами порвали.
Чтоб больше никогда не возникала необходимость ходить по дурацким собеседованиям. Аминь!
То, что я задумала для моей клиентки — это скорее эксперимент. У меня в ленте все знакомые кондитеры постят тортики с мастикой
Нет, я не осуждала тех девочек, но мне вправду было скучновато в тех рамках. Хотелось большего безумия.
И…
Я освоила и его. Совсем недавно освоила, ручки зудели блеснуть в соцсетях новыми навыками.
Бурцев за моим плечом затихает. Будто и вправду перестает дышать, дабы не помешать творческому процессу.
А я — в какой-то момент увлекаюсь мыслью, что он засмотрелся моим процессом и начинаю манерничать. Локоточек оттопыриваю, мурлычу себе под нос, пританцовываю. Будто и забыла, что на кухне вообще кто-то есть. Не оборачиваюсь. Не хочу отрываться, пока последний штрих не ляжет на торт в нужном месте. Наконец останавливаюсь, отстраняюсь с задумчивым видом — будто и вправду во мне проснулся настоящий художник, который хочет увидеть свою картину целиком.
Картина на самом деле удается — голубая озерная гладь, в которой отражаются облака, туманные горы, гордый серый утес, удачно вышли даже зеленые ели. И на лицевой стороне торта и на боковинах, которые я оформила водопадными струями и островками с теми же елями и сосенками.
Удовлетворенно киваю, придя к мысли, что дальше улучшать — только портить.
И именно в эту секунду за моим плечом и раздается:
— И-и-и, снято! — нахальным Бурцевским баритоном.
Оборачиваюсь — и понимаю, что он не шутил. В его руках и вправду телефон. Нацеленный на меня и мой торт объективом видеокамеры.
О-о-о…
Держите меня семеро!
Ой, некому держать?
Это очень плохо! Потому что сейчас я кого-то буду убивать!
Я разворачиваюсь к преступнику как и полагается всякой даме моей комплекции — медленно-медленно, дабы не дай бог не спугнуть свою жертву быстрым броском. А по пути нашариваю нож — тот самый тесак Сантоку, которым я до этого сбривала крем с косячного торта. И пусть он еще в креме весь измазан, зато смерть этого гада будет сладкой.
— Ну что, Бурцев, пять последних слов? — выдыхаю сквозь зубы. Без лишней злости — зачем. Она же, опять же, ничего не поменяет.
— Кексик, да ты чего, — болван таращит на меня удивленные глаза, — что за муха тебя укусила?
Смотрю на него, приподняв левую бровь. Потом — приподняв правую. Ни с какой стороны проблесков совести не наблюдается. Что странно, потому что если человек творит заведомую дичь — как ни крути, он об этом знает. Ну, если он, конечно, не конченый олигофрен. А тут Бурцев, как бы мне ни хотелось, под этот критерий не попадает.
— Кто тебе разрешал снимать на моей кухне?
— Если б я спросил разрешения — спугнул бы момент. А во-вторых, возможно, ты начала бы нервничать из-за камеры. А это только во вред обычно.
— Ага! — воздеваю я тесак к
— Я начал съемку, зная, что у тебя не очень много времени на выполнение заказа, — парирует Бурцев невозмутимо, — и решил, что объяснение можно отложить на то время, когда все будет готово. Это дает нам все сразу — и контент с естественной картинкой, и произведение искусства, которое кто-то употребит без опозданий.
— Какой еще контент? — у меня аж дыхание перехватывает. — Ты что, совсем уже обуратинел, космонавт? Я, что, для тебя какой-то контент? Постишь в соцсеточках, как бодипозитивно расслабляешься?
— Кексик, Кексик, успокойся, — Бурцев тянется ко мне ладонями, обнимая ими лицо. Умиленно таращится на меня своими чертовыми глазищами. — Какая же ты все-таки у меня дуреха! — тянет ласково-ласково.
А меня волнует, пожалуй, только то, что он перед этим телефон на столешницу положил. Ну все! Капец котенку. Ща я его!
— Бог ты мой, женщина! Сколько же в тебе энергии! — выдыхает Бурцев, перехватывая мой рывок и противодействуя ему. — И это после наших с тобой бурных выходных. Как же это… Обнадеживает!
— Я тебя сейчас обнадежу! Так обнадежу! — рычу, вырываясь и стараясь зацепить злополучный гаджет хоть краешком пальцев. — Сейчас только компромат удалю и обнадежу…
— Да какой компромат, дуреха, — пыхтит Тимур и пускает в ход наигнуснейший из приемов — кусает меня в шею. Я взвизгиваю и слабею. На пару секунд, но ему этого хватает, чтобы оттеснить меня от стола на принципиальные полшага, — это же для тебя надо! Для рекламы!
— Для чего? — переспрашиваю, скорее на автомате, чем осознанно. В голове-то как раз мысли в духе “сейчас седьмое дыхание откроется и до гребаного телефона я все-таки доберусь”.
— Для рекламы, — повторяет Тимур снова, спокойно и уверенно, — которая тебе жизненно необходима, моя волшебница.
— С чего это ты взял? — вскидываюсь я. — Репутация — вот лучшая реклама.
— И именно поэтому у тебя в профиле только фотки, сделанные твоими клиентами, и то через раз? Например, ничего подобного я там у тебя не видел, — Тимур кивает в сторону ожидающего на столе торта. А я, спохватившись, торопливо убираю его в холодильник. Кремовому слою тоже застыть надо.
— Кексик, просто послушай меня сейчас, — Бурцев выкручивает дипломатичный тон на максимум, — сейчас в соцсетях должно быть все. Закупки продуктов, эскизы заказов, процессы изготовления. Чем больше тебя там — тем больше у тебя заказов. Люди должны тебя видеть. Должны видеть, что ты умеешь.
— Это плохая идея.
— Это еще почему?
— Я не фотогеничная.
Вот уже черед Бурцева таращиться на меня, как будто он сам для себя открыл этот факт. И мало того — он еще хохотом заливается при этом.
— Ах ты гад! — возмущение этими выкрутасами захлестывает меня настолько, что я без содрогания зачерпываю из миски часть забракованного крема и впечатываю ладонь в смеющуюся физиономию Бурцева. Эта выходка аукается мне почти мгновенно, потому что этот питекантроп совершенно по-хамски сгребает меня за талию (и как только рук хватает!), притягивает к себе и впивается в мой рот поцелуем.