Кельтский круг
Шрифт:
— Его покупки свидетельствуют о том, что водительские права у него были, иначе он даже не смог бы сдвинуть с места пакеты с бутылками и снедью. Вообще-то для нас, полиции, это не комплимент, — мирно заметил толстяк и добавил с ухмылкой: — Что, Хафнер, завидуешь?
Но на лице Хафнера читался откровенный ужас. Таким Тойер его еще не видел и лишь догадывался, что в такой ужас бравого комиссара могли привести разве только столики для некурящих в пивных Пфаффенгрунда.
— Какой был человек! — тихо и прочувствованно произнес Хафнер. — Да еще и умер не от этого. Вы только взгляните на это изобилие. Тем не менее он мертв. — С этими словами он круто повернулся и
— Хафнер, ты куда? — закричал Штерн. — Стой!.. Хафнер!..
Но он скрылся из вида. Начальник группы с нарочитой небрежностью поднял пиджак.
— Многие удивляются, — заявил он странным фальцетом, — с какой стати Тойер носит кожу даже в теплую погоду. Отвечаю: вот я такой и не привык поступать иначе. Когда станет по-настоящему жарко, я сниму пиджак. Но пока еще не так жарко. И то же самое переносится на всю жизнь, я не хочу сказать — на многих людей, нет — на всех, вернее, наоборот, лишь на нашу жизнь. Для нас это… — постепенно ему снова удалось перейти на сносный баритон, — здесь и сегодня, которое, точнее, — он посмотрел на часы, — вообще-то еще сегодня, но останется им уже недолго, скоро превратится в завтра, означает не что иное… Короче, мы с Штерном сейчас уйдем и продолжим работу в конторе. Обобщим, сопоставим, оценим, взвесим, отсеем лишнее, посмотрим на результаты и разработаем их дистанцируясь, оперативно, дифференцированно, заинтересованно, дисциплинарно. А вы останетесь тут, поскольку вы — это вы. В конце концов это наше дело, а не ваше, иначе оно называлось бы вашим, а не делом Тойера.
— Я сразу так и подумал, — добродушно проворчал толстяк, — что Плазма совсем близко от нас.
— Как я их отбрил? — поинтересовался Тойер на лестнице.
— Да уж, — промямлил Штерн. — Чего вам только не придет в голову… Иногда мне кажется, что это даже чуточку чересчур…
— Так все-таки «чуточку» или «чересчур»? Ладно, не буду. Кстати, как зовут этого толстяка?
Штерн не ответил.
Они поехали в сторону центра, затем свернули налево на Курфюрстенанлаге. Тойер, сидевший рядом с водителем, постепенно осознавал, что дерзко придуманная ночная работа грозила превратиться в реальность, и остаток дороги предавался поучительным размышлениям о присутствии в жизни космического возмездия.
В кабинете их уже ждал Лейдиг. С необычной откровенностью он сообщил, что мать только что пыталась применить к нему телесное наказание, поскольку он забыл записать ее к парикмахеру. Потом отобрала у него ключ и сначала отказывалась его отдать. Затем заснула в кресле, старая перечница. Он забрал у нее ключ, положил нужные лекарства, позвонил парикмахеру на автоответчик и ушел.
— Сколько же лет твоей матери? — поинтересовался Тойер.
— Семьдесят пять. Я был поздним ребенком, родился недоношенным, однако мать, закаленная невзгодами уроженка Восточной Пруссии, все вынесла, преждевременные роды и меня. К счастью, она не с Кавказа.
— Кавказа? При чем тут Кавказ? — переспросил Штерн.
— Там все живут до ста тридцати.
Тут открылась дверь. Хафнер, во вполне сносной форме, спокойно и твердо вступил в кабинет.
— Доброе утро, господа. Кратко объясняю: такси в Пфаффенгрунд, без чаевых. Пять минут контрастного душа. Кофейник черного кофе. Три банана, две чашки быстрорастворимого бульона, подсолить. Пакетик виноградного сахара. Пачка петрушки глубокой заморозки — и в путь. Да, еще три таблетки аспирина «С», свежее белье и стаканчик одеколона на героическую грудь. Велосипед. Бутылка газированной минералки по дороге.
Вопросов не последовало.
Старший гаупткомиссар уставился в свои записи. Искусственное освещение больше не требовалось, Господь Бог пособил, вращая Землю. Сыщики повторяли еще раз, что им удалось выяснить, и начали с Лейдига. Тойер прошелся по ключевым моментам:
— Итак, вдова Рейстера держится спокойно, даже более чем спокойно. Она не проявляет никаких признаков печали, хоть и знает, в каком свете из-за этого предстает перед людьми. Покойный часто колотил ее и двух сыновей. Она знала его еще со студенческих лет, тогда этот козел мечтал о стезе писателя и трудился над безразмерным романом, который так и не был закончен. Его талантов хватило лишь на должность внештатного сотрудника рекламной газетенки. Он был капризным, легко впадал в депрессию. Она хотела от него уйти, но квартира досталась им в наследство от ее родителей и принадлежала им обоим. Так что тут можно оборзеть… Но если ее рассматривать как преступницу, тогда все наши замечательные свидетели оказываются не у дел, верно? Лейдиг покачал головой:
— По-моему, это исключено. Когда Рейстер отправился на свою ночную прогулку, она тут же позвонила подруге, чтобы выплакаться. У них телефон фиксирует все звонки, она ему не доверяла и подозревала, что у него есть любовница или типа того, но никак не могла узнать наверняка. В эпоху мобильников это уже сложно. Рейстер каждый вечер отправлялся на прогулку в шикарный Нойенгейм, он всегда мечтал там жить, но куда ему. Я запросил данные в Телекоме, так что насчет времени разговора почти нет сомнений.
Тойер кивнул.
— Короче, бесконечное множество мотивов, и Плазма, который в них вообще не нуждается, поскольку он чокнутый. Лучше некуда!
— Его ищут повсюду, — вздохнул Штерн. — Но он как под землю провалился.
— О'кей, двинемся дальше. Второй убитый — доктор Томас Танненбах, окулист и — как мы теперь знаем — просто фантастический алкоголик. При вскрытии потребуются зажимы, чтобы приподнять его разъеденную циррозом печень. Ни близких, ни явных врагов благодаря такому образу жизни или как раз вопреки ему. Точно такой же modusoperandi, то есть почерк убийцы. В прессе ведь не упоминалось, как был застрелен Рейстер? Лейдиг отрицательно покачал головой.
— У обоих мужчин до их гибели общим было только одно: за приличным фасадом скрывалось нечто другое. Но дает ли нам это хоть какую-то зацепку? Боюсь, что подобное можно сказать едва ли не о каждом.
Хафнер, казалось, что-то обдумывал, потом покачал головой. Тойер оставил его жест без внимания.
— Плазма исчез, что, вероятно, бывало с ним и прежде. Все же он — наш единственный подозреваемый… Я вижу его, но не в цвете. К глазному врачу записался пациент. Ведь Танненбах принимал только по записи, и в его кабинет никто не врывался, двери не ломал.
— А если к Танненбаху явилась женщина и заявила, что ассистентка просто не расслышала ее фамилию? Я хочу сказать, что это могла быть и женщина, что дело тут в ревности и… — без всякой логики возразил Лейдиг.
— Тот гад назвался Бенедикт Шерхард, как могла фрау Бёгер ослышаться? — Тойер вздохнул. Он испытывал все большую усталость и уже не мог сосредоточиться ни на чем, кроме кончика собственного носа.
— Последняя страница в регистрационном журнале вырвана. — Штерн выглядел так, словно того и гляди с грохотом рухнет на пол, но в дискуссии принимал больше участия, чем прежде.